Дин Кунц - Краем глаза

Читая о вундеркиндах, Агнес узнала, что большинство детей, если не все, с уникальными математическими способностями также обладали музыкальным талантом. А многие молодые музыкальные гении прекрасно ладили с математикой.

Быстрое овладение Барти навыками чтения и письма, похоже, тоже определялось математическим талантом. Для него язык являл собой набор звуков, музыку, которая символизировала предметы и понятия, и эта музыка записывалась на бумаге посредством алфавита. Запись эта представлялась ему математической системой, содержащей двадцать шесть цифр вместо десяти.

Агнес выяснила, что среди вундеркиндов Барти не был чудом из чудес. Некоторые математические гении к трем годам осваивали алгебру и даже геометрию. Яша Хейфиц в три года был известным скрипачом, а в шесть – играл концерты Мендельсона и Чайковского. Ида Гендель исполняла их в пять лет.

Но со временем Агнес пришла к мысли, что, при всем удовольствии, которое получает мальчик от математики и манипуляций с цифрами, его главный дар и призвание должны проявиться в чем-то другом. И он лишь ищет свою судьбу, которая, скорее всего, окажется более удивительной и необычной, чем у всех вундеркиндов, о которых она читала.

Гениальность Бартоломью могла бы вызвать страх, даже отталкивать, если б во многом он не оставался самым обычным ребенком. Соответственно, общение с ним не доставляло бы столько радости, если бы собственная одаренность производила на него хоть какое-то впечатление.

При всех талантах Бартоломью оставался мальчишкой, который любил бегать, прыгать, играть. Катался на автомобильной шине, подвешенной к ветке дуба. Дрожал от восторга, когда ему подарили трехколесный велосипед. Радостно смеялся, когда дядя Джейкоб перекатывал сверкающий четвертак по костяшкам пальцев или показывал другие простенькие фокусы с монетами.

Барти не отличался застенчивостью, но не был и выскочкой. Не стремился получать похвалу за свои достижения, более того, о них знали только близкие родственники. Его вполне устраивало то, что он растет, развивается, обретает новые знания.

При этом мальчику вполне хватало компании матери и дядьев. Но Агнес волновало отсутствие в округе детей его возраста. Она думала, что один или два товарища по играм ему бы не помешали.

– Где-то они у меня есть, – заверил он мать, когда она укладывала его в постель.

– Да? И где же ты их держишь? Прячешь в стенном шкафу?

– Нет, там живет чудище, – ответил Барти и, конечно же, пошутил, потому что ночных страхов он не знал.

– Хо-хо. – Она взъерошила сыну волосы. – У меня появился мой собственный маленький Ред Скелтон. [48] Скелтон Ред – комический актер разговорного жанра, в 1951–1971 годах ведущий еженедельного телевизионного шоу в стиле комедийного варьете.

Телевизор Барти смотрел редко. Лишь несколько раз засиживался допоздна и захватывал начало «Шоу Реда Скелтона», но этот комик всегда ужасно его смешил.

– Где-то дети живут в соседнем доме.

– Насколько мне известно, к югу от нас живет мисс Галлоуэй. Вышедшая на пенсию. Незамужняя. Без детей.

– Да, но где-то она – замужняя дама с внуками.

– Так у нее две жизни?

– Гораздо больше, чем две.

– Сотни!

– Гораздо больше.

– Селма Галлоуэй – загадочная женщина.

– Возможно, иногда.

– Днем – вышедшая на пенсию профессорша, по ночам – русская шпионка.

– Нет, она не шпионка.

В тот же вечер, у кровати сына, Агнес вдруг начала осознавать, что эти веселые разговоры с Барти совсем не шутка, как ей могло показаться, что он по-детски хочет поделиться с ней какими-то знаниями, которые она принимала за плод фантазии.

– А к северу от нас Джейни Картер уехала в прошлом году в колледж, она единственный ребенок.

– Картеры не везде живут здесь.

– Да? Они сдают свой маленький дом пиратам с маленькими пиратиками и клоунам с маленькими клоунятами?

Барти засмеялся:

– Ты – Ред Скелтон.

– А у тебя слишком богатое воображение.

– Скорее нет, чем да. Я люблю тебя, мама. – Он зевнул и мгновенно заснул, чем всегда ее удивлял.

Но все изменилось в один момент. Изменилось раз и навсегда.

За день до Рождества утром калифорнийское побережье еще заливали солнечные лучи, но после полудня небо заволокли тяжелые облака, правда не пролившиеся дождем.

Ореховые пирожные, торты с корицей и заварным кремом, подарки, обернутые яркой бумагой и перевязанные лентами: Агнес Лампион объезжала не только тех, кто значился в списке нуждающихся, но и своих многочисленных друзей. И каждое милое лицо, каждое объятие, каждая улыбка, каждое радостное восклицание: «Веселого Рождества!» – укрепляли ее дух, позволяли набраться сил, приготовиться к грустному ритуалу, предстоявшему ей после раздачи подарков.

Барти ехал вместе с матерью в зеленом «шевроле»-универсале. Поскольку пирожные, торты и подарки не уместились в одном автомобиле, за ними на своем желто-белом «форде» следовал Эдом.

Колонну из двух автомобилей Агнес назвала рождественским караваном. Барти, большому любителю приключений и фантастических историй, название это очень понравилось. Он частенько оборачивался, вставал на колени и энергично махал рукой дяде Эдому.

Остановки, очень короткие, следовали одна за другой, перед глазами бесконечной чередой сменялись по-разному украшенные елки, их угощали пирожками, горячим шоколадом, лимонными дольками, эгногом, [49] Эгног – напиток из взбитых яиц с сахаром, ромом или вином. из кухонь долетали аппетитные запахи, все желали друг другу всего наилучшего, подарки они не только раздавали, но и получали, в автомобиле место ореховых пирожных занимали булочки, залитые шоколадом, по радио исполняли «Серебряные колокольчики», «Послушай, как поют колокола», «Колокольный перезвон»… и в три часа дня, за девять часов до полуночи, раздали все подарки, выполнив намеченный план еще до того, как Санта-Клаус сел в запряженные оленями сани.

От дома Обадьи Сефарада, последней точки их маршрута, Эдом поехал домой, нагруженный булочками, сливовыми пирогами и подарками. Его «Кантри-Сквайр» сразу рванул с места, словно Эдом стремился опередить и торнадо, и приливные волны.

Агнес и Барти предстояло съездить еще в одно место, на могилу Джоя, мужа, которого ей так не хватало каждый день, и отца, которого сын ни разу не увидел.

Кипарисы, высокие и строгие, выстроились вдоль дороги на кладбище, словно охраняли страну живых от рвущихся туда, не находящих покоя душ.

Джой лежал не под кипарисом, а под калифорнийским перечным деревом. Изогнутые, наклоненные вниз ветви, казалось, замерли в размышлениях или молитве.

Стало прохладнее, но еще не подморозило. Из-за холма долетал пахнущий океаном ветерок.