Дин Кунц - Краем глаза

Младший приподнял рубленую котлету вилкой, убедился, что четвертака под ней нет, положил ее на половинку булочки. Сам соорудил сэндвич, добавил кетчупа и горчицы, с удовольствием откусил.

Заметив блондинку, которая поглядывала на него из соседней кабинки, улыбнулся и подмигнул ей, пусть красотой она недотягивала до его стандартов. Обстановка требовала галантности.

Должно быть, она почувствовала, что оценку он ей поставил невысокую, поняла, что очаровать его не удастся, потому отвернулась и больше в его сторону не смотрела.

Без помех съеденный чизбургер и покупка третьего Склента привели Младшего в превосходное настроение. Давно он уже так не радовался жизни. Благо что и певунью-призрака он больше не слышал после июльской арии в библиотеке.

Но через две ночи ее пение вырвало Младшего из сна, набитого червями и тараканами.

Тут он поразил себя, сев на кровати и заорав во всю глотку: «Заткнись, заткнись, заткнись!»

Но певунья, словно не слыша его, продолжала куплет за куплетом выводить «Кто-то поглядывает на меня».

Должно быть, Младший прокричал «заткнись» большее число раз, чем ему поначалу показалось, потому что соседи забарабанили в стены, чтобы он перестал нарушать ночной покой.

Ничего из того, что он узнал о сверхъестественном, ни на йоту не увеличило его веру в призраков и все с ними связанное. Он по-прежнему верил исключительно в Еноха Каина Младшего, который занимал алтарь целиком и отказывался подвинуться и уступить хоть краешек кому-либо еще.

Поглубже забравшись под одеяло, он накрылся подушкой, чтобы заглушить пение, и нараспев повторял: «Найди отца – убей сына», пока в изнеможении не заснул.

Наутро, за завтраком, он более хладнокровно взглянул на свои ночные крики и задался вопросом, а все ли у него в порядке с психическим здоровьем. Решил, что пока оснований для тревоги нет.

В ноябре и декабре Младший изучал тайные тексты о сверхъестественном, менял женщин с удивительной даже для него быстротой, нашел троих Бартоломью и вышил десять подушек.

В прочитанном не нашлось убедительных объяснений того, что произошло и происходило с ним. Никто из женщин не заполнял пустоты в его сердце, а все найденные им Бартоломью не имели никакого отношения к ребенку Серафимы Уайт. Только вышивание приносило хоть какую-то удовлетворенность, но, хотя Младший и гордился своим мастерством, он понимал, что мужчина в расцвете сил не может полностью реализовать себя исключительно в стежках.

18 декабря, когда битловская песня «Привет, прощай» круто взлетела на вершину чартов, Младший так разозлился на себя из-за неспособности найти как свою любовь, так и ребенка Серафимы, что поехал через мост Золотые Ворота в округ Марин и в городе Терра-Линда убил Бартоломью Проссера.

У Проссера, пятидесяти шести лет, вдовца, бухгалтера, была тридцатилетняя дочь Зельда, адвокат из Сан-Франциско. Младший уже побывал в Терра-Линде, навел справки и знал, что Проссер никого не усыновлял.

Из трех последних Бартоломью Младший выбрал Проссера только потому, что, сам названный Енохом, испытывал симпатию к любой девочке, которую родители обрекали на страдания, нарекая Зельдой.

Бухгалтер жил в белом доме, построенном в стиле начала XIX века, на тихой улочке, обсаженной огромными старыми елями.

В восемь вечера Младший припарковал автомобиль в двух кварталах за домом жертвы. Обратно вернулся пешком, руки в перчатках не вынимал из карманов, воротник поднял.

Густой белый туман медленно заволакивал округу, к туману примешивался запах дыма: соседи жгли дерево в открытом огне, готовя угли для барбекю, и могло показаться, что где-то горит лес.

Дыхание Младшего паром вырывалось изо рта, словно и внутри у него что-то горело. Он чувствовал, как конденсат оседает на лице, холодит кожу.

Многие дома украшали рождественские гирлянды: лампочки весело поблескивали вдоль стоек крыльца, над окнами, на карнизах. Сами дома терялись в тумане, так что Младшему казалось, что он идет по сказочной стране, увешанной китайскими фонариками.

Вечер выдался тихим, лишь где-то вдалеке гавкала собака. Этот грубый лай, столь отличный от тихого пения призрака, тем не менее будоражил его, как-то по-особенному отзывался в сердце.

Поднявшись на крыльцо дома Проссера, Младший позвонил.

Пунктуальный, каким и положено быть хорошему бухгалтеру, Бартоломью Проссер не заставил Младшего звонить дважды. На крыльце зажегся свет.

Где-то далеко, под покровом ночи и тумана, собака замолчала, ожидая развития событий.

Менее осторожный, чем типичный бухгалтер, возможно расслабившийся в канун Рождества, Проссер открыл дверь, не поинтересовавшись, кто за ней стоит.

– Это тебе за Зельду. – Младший переступил порог, выбросив вперед руку с ножом.

Дикая радость вспыхнула в нем, словно фейерверк в небе, по телу пробежала та же волна возбуждения, как и после смелых и решительных действий на пожарной вышке. К счастью, с Проссером, в отличие от любимой Наоми, Младшего ничего не связывало, так что остроту его ощущений не притупляли сожаление или сочувствие.

Все завершилось, едва начавшись. Поскольку последствия Младшего не интересовали, он, естественно, и не огорчился из-за краткости события, доставившего ему столько удовольствия. Прошлое осталось в прошлом, и, закрыв дверь и переступив через тело, Младший уже устремился мыслями в будущее.

В доме, кроме бухгалтера, никто не жил, но у него мог быть гость.

Готовый к любым неожиданностям, Младший вслушивался в домашние шорохи, пока окончательно не убедился, что воспользоваться ножом второй раз не придется.

Он прошел на кухню, налил воды из-под крана. Проглотил две таблетки противорвотного, которые принес с собой. Не хватало еще, чтобы его вывернуло наизнанку.

Раньше, до отъезда из дома, он принял закрепляющее. И пока кишечник не давал повода для беспокойства.

Его по-прежнему интересовало, как живут другие люди, в данном случае – жили, поэтому Младший обследовал дом, заглядывая в ящики и стенные шкафы. Для вдовца Бартоломью Проссер поддерживал идеальные чистоту и порядок.

Впрочем, эта экскурсия оказалась куда менее интересной, чем большинство других. Похоже, бухгалтер не таил никаких секретов, от мира скрывать ему было нечего.

Из постыдного Младший нашел разве что произведения «искусства» на стенах. Безвкусный, сентиментальный реализм. Яркие пейзажи. Застывшие фрукты и цветы. Даже лубочный групповой портрет: Проссер, его ранее умершая жена и Зельда. Ни одно полотно не говорило о незащищенности и ужасе человеческого бытия: картинки – не искусство.

В гостиной стояла наряженная елка, под ней лежали завернутые в блестящую бумагу подарки. Младший с удовольствием развернул их все, но не нашел ничего такого, что хотелось бы взять с собой.