Татьяна Корсакова - Гремучий ручей [СИ litres]

Всеволод дернулся сам и дернул руку. С той стороны держали крепко. Сжимали не пальцами, а… зубами, урчали по-звериному. Так угрожающе-предупреждающе урчат кошки, у которых пытаются отнять добычу. Добыча – это он. Вот только там, за пологом из тумана не кошка!

Онемевшие пальцы свободной руки получилось сжать в кулак, а потом ударить. Всеволод бил в никуда, в серое марево, но попал во что-то мягкое и хрусткое. А как только попал, хватка на запястье ослабла. Всего на мгновение, но ему хватило, чтобы высвободиться и отскочить в сторону, подальше от тумана и прячущегося за ним существа.

На запястье был след от укуса, а серый мир окрашивала красным струйка крови, стекающая по бесчувственным пальцам. Всеволод прижал руку к груди, крутнулся на месте, в любой момент ожидая нападения.

…Плач был тихий, сначала подумалось, что детский. Плач доносился сразу со всех сторон. Нервные всхлипывания, которые запросто можно спутаться с хихиканьем. Или это не плач?..

– Настя? – снова позвал он.

– Я здесь, Сева.

Оно появилось прямо перед ним – бледное, бескровное лицо с черными провалами глаз, с растянутыми не то в улыбке, не то оскале губами, с зияющей раной на тонкой шее. От Насти в этом существе не было ничего.

И от него, кажется, тоже скоро ничего не останется…

– Сева. Севочка… – позвало существо. – Как хорошо, что ты здесь.

– Почему? – Ему бы не вопросы задавать, а бежать, куда глаза глядят, но ноги словно вросли в землю под этим пристальным, немигающим взглядом. И тихий голос завораживал, успокаивал, не отпускал.

– Потому что я голодная, Сева. – Существо сделало осторожный шажок, вытянуло вперед руки, будто разгоняя туман. Туман – вот единственное, что их разделяло. – А ты пахнешь… – Существо принюхалось совершенно по-звериному, – ты вкусно пахнешь, Сева.

Существо говорило, уговаривало и гипнотизировало, а туман окутывал его плотным коконом, окутывал до тех пор, пока не остался один только голос.

– Не убегай от меня, Сева… Помоги мне, пожалуйста… Только ты мне можешь помочь…

Голос отовсюду. И не то плач, не то смех тоже отовсюду. И не понять, где она… где это страшное существо, откуда нападет…

Напали со спины. В плечи впились острые когти, а в шею – зубы. Нет, не в шею, а в шарф, на шее намотанный. Всеволод рванул сначала вперед, а потом со всей силы ударил затылком тварь, что тянула, урчала, примерялась теперь уже к незащищенной шее. Тварь тихо рыкнула и дернула за шарф с нечеловеческой силой. Дернула, а потом потянула. И в этот самый момент подумалось вдруг, что если его не загрызут, то придушат. Вот прямо сейчас на этой парковой тропинке, под покровом тумана. И ничегошеньки он не сумеет сделать, потому что вот он пытается и вырваться, и отбиться, а ничего не выходит! И воздуха в легких все меньше и меньше. А там, где еще секунды назад был воздух, сейчас полыхает огонь. И перед глазами теперь уже не серая пелена, а красная. И возле самого уха слышатся мерзкие причмокивающие звуки. Как будто тварь перед тем, как убить, собирается его поцеловать. Кажется, и кожа уже чувствует этот смертельный поцелуй. Или вот-вот почувствует…

Хватка ослабла в тот самый момент, когда шеи коснулось что-то влажное и холодное. Всеволод судорожно вздохнул и дернулся, стряхивая с себя как-то враз потерявшую хватку тварь. Наверное, лишь поэтому у него получилось. Потому что тварь вдруг ослабла. У него получилось и вдохнуть свежий воздух, и оттолкнуть, и обернуться.

Она все еще стояла за его спиной. Тонкая, бледнолицая, большеглазая. Но даже туман не мог замаскировать ее нечеловеческую природу. Вот только смотрела она не на него, а вниз, туда, где между пуговиц пальто торчало что-то острое, угрожающее. Она скреблась по этому острому синюшными когтями и стонала почти по-человечески. И с бескровных губ ее слетали на землю кровавые хлопья.

А потом она сделала шаг вперед. Всеволод отступил в сторону за мгновение до того, как она рухнула на землю, рухнула и замерла. Теперь уже навсегда. Из спины ее, прямо между лопатками торчала палка. Или кол… Или что-то там прошило ее насквозь? А на дорожке стояла Татьяна. Стояла и смотрела на лежащее между ними тело. Руки ее дрожали, и губы дрожали тоже, но во взгляде синих глаз была какая-то просто невероятная решимость. Наверное, из-за этой решимости туман опасался к ней приближаться, припадал к земле, путался в ногах, как путается в ногах своего хозяина голодный кот. Всеволоду подумалось вдруг, что стоит ей лишь протянуть руку, и туман поднырнет под ее ладонь в поисках ласки и утешения.

– Я ее убила… – Татьяна посмотрела сначала на свои раскрытые ладони, а потом на Всеволода. – Я убила Настю.

Она смотрела, а Всеволод приходил в себя, начинал осознавать произошедшее. Осознание давалось тяжело, через боль, но сознание его сделалось ясным и четким.

– Только не кричи, – сказал он и взял Татьяну за руку. – Не кричи и не плачь. Слышишь меня?

Она молча кивнула. Ни кричать, ни плакать она не собиралась. Ее собственное сознание прояснялось прямо в этот самый момент.

– Это больше не Настя. Ясно?

– Ясно.

– Она пыталась меня убить. Видишь? – Всеволод дернул вверх рукав куртки, показывая свое запястье. – Видишь, Таня?

Она кивнула, облизала сухие губы.

– Ты меня спасла. – Мало приятного в том, что тебя спасла какая-то девчонка, но если это признание поможет привести девчонку в чувство… – Если бы не ты, она… оно бы меня убило. Ясно?

Татьяна снова кивнула. Теперь туман клубился не только вокруг нее, но и в ее синих глазах. Всеволоду вдруг начало казаться, что она сейчас не здесь, не с ним, что она как будто видит сон наяву. Да как угодно, лишь бы молчала и не мешала.

Он подошел к лежащему на земле существу и едва удержался от желания пнуть его носком ботинка. Удержался, потому что когда-то это существо было человеком, а сам он все еще человек.

Из-за воткнутой палки не получалось перевернуть тело на спину, и, сделав глубокий вдох, Всеволод эту палку выдернул. Она вышла неожиданно легко, совершенно беззвучно. Кровь на ней была не красная, а черная, а острие было чем-то заточено. Отчего-то вспомнился Григорий. Всеволод видел его однажды с такой вот заточенной палочкой. Или не палкой, а колом? Осиновый кол? Вурдалаки, упыри, ночные кошмарные сказки… Неужели такое есть на самом деле?

Об этом можно спросить позже – или у Григория, когда тот объявится, или у Татьяны, когда она придет в себя. А пока нужно осмотреть тело.

Осмотрел. Сцепил зубы и осмотрел, лишний раз убедился в том, что Татьяне не за что себя винить: она убила не человека, а нежить. Здравствуйте, мракобесие и дремучесть! Она убила упыря. Существо из страшных сказок, хитрое, голодное и беспощадное. А убила, потому что проткнула осиновым колом. Вот такие дела… Вот они, сказки про осиновый кол! Те самые сказки, что обозвали фольклором и задвинули на задворки памяти. Про упырей и вурдалаков ему рассказывал на сон грядущий прадед, глуховатый и полуслепой. Прадед был как раз из местных, видовский, сказок таких у него в запасе было очень много. Про упыря из господ, которого мужики повесили на дубу. Про его жену-красавицу. Красавицу-упырицу, заманившую в свои сети с десяток деревенских хлопцев. Жену-упырицу загнали в часовню, да там и сожгли, потому что из часовни никакой нежити ходу нет. Помнится, мама, однажды услышав эти рассказы, потом сильно ругалась и на прадеда, и на Всеволода. Наверное, прадед после этого ничего такого больше и не рассказывал. Наверное, поэтому Всеволод все забыл. Тогда забыл, а теперь вот вспомнил. И про упырей, и про проклятую усадьбу в лощине, и про сожженную часовню. Уж не ту ли часовню, что они безуспешно осматривали ночью с дядей Гришей?