Ашира Хаан - Когда я опять умру [СИ]

Пришла медсестра, передала доктору какой-то лист.

— Вот, Василиса Ильинична, пришли результаты последнего обследования… — он нахмурился и перечитал, потом откинул лист и посмотрел на снимки, нахмурился сильнее. — Тут, конечно, требуется еще кое-что прояснить… Вы завтра кровь сдаете с утра?

— Да, еще рентген.

— Не нужен вам рентген, — он развел руки, потому что курицы стали кудахтать ему свое прямо в уши. — Спокойно, дамы, сейчас вам всем тоже раздам направления. Василисе Ильиничне просто нужнее всех. Нет! Нет! Конечно, вы тоже больные! Василиса Ильинична, зайдите в процедурную, там вам укол сделают. И вообще заходите туда каждый раз, как больно станет.

— Кровь сдавать завтра?

— Да, прям с утра и не есть.

— Да, мне тоже не есть… Так вам кровь, да?

— Ой, нет, рентген желудка.

— Да это все одно и то же, все равно не есть.

— А я в прошлый раз сдавала, сказали если гемоглобин, то можно есть.

— Народная-то медицина самая лучшая. Эти ваши таблетки никакой гемоглобин не поднимут, а вот свеколка с медком…

После укола стало покойно и сонно. Все она знала, что там у доктора в бумажке написано. Давно знала, еще как худеть стала. Потому и не приходила. А он сейчас промается, да и отправит ее домой с бумажками, направлениями. Не здесь же держать. Хорошо-то как после укола, даже болеть поменьше стало, и курицы не так раздражают.

— Отработала я там сорок три года… И сразу квартиру дали.

— Однокомнатную?

— Чего это? Почему это? Это что же вы говорите, что я не заслужила, что ли? Трехкомнатную дали!

— А ко мне никто не приходит, даже дочка. Лежу голодная.

— Так сын же сегодня приходил?

— Да что сын, был да ушел!

А может, и не поменьше. Только спать тянет, а болит как будто даже сильнее. И не слева уже, не в спине, а направо пошло, а там и вниз. И тошнит больше. Сейчас бы поспать, а тошнит. Я никогда не ощущала такой сильной боли. Сильнее всего на свете. Сильнее даже чем от огня, облизывающего кожу. А может, и такая же, только внутри. Хочется вынуть все из своей шкуры, весь ливер, встряхнуть, да промыть, чтобы кислота больше не жгла. Или там спрятался карлик, который скручивает кишки в жгуты и колет их иглами?

Я стараюсь дышать коротко и часто, чтобы не так болело, и слышу только, как вокруг начинают шевелиться, беспокоиться.

— Василиса! Эй, ты что там сопишь так?

— Да никак кончается Васюшка.

— Почем тебе знать?

— У моего деда, когда агонии были, он вот так же дышал.

— Твой дед так от курева дышал последние двадцать лет.

И тут боль закончилась. Резко, будто выдернули вилку из розетки. И я смогла наконец заснуть. Тем более, и курицы замолчали.

Настя.

Телефон завибрировал, когда Настя уже застегивала джинсы. Больше одного гудка — минус премия, поэтому пришлось ответить сразу и воду уже не спускать.

— Куда пошла, цаца! Смывать кто будет? — заорала ей вслед сунувшаяся в кабинку тетка. Но Настя уже хлопнула дверью.

— Петровская! Почему отчет не лежит у меня на столе?! — орала трубка. — Ты совсем охренела, что ли, работа не дорога?

— Иван Сергеевич, отчет у вас на столе слева от фоторамки в большой оранжевой папке.

На том конце отключились, даже не сказав ничего в ответ. Настя сунула телефон в карман, но он снова завибрировал:

— Петровская, почему ты не на рабочем месте?

— У меня обед, Иван Сергеевич.

— Перебьешься, тебе худеть полезно. Чтобы через две минуты была здесь.

Настя сжала зубы, сунула телефон в карман и развернулась на сто восемьдесят градусов. Ничего, в ящике шоколадка была. Телефон снова затрясся.

— Ты статью написала?

— Да.

— Где она?

— В папке с законченными статьями.

— Называется как? Я что, должен каждый файл открывать?!

— Он там один.

— Поумничай мне тут.

Отбой. Звонок. Настя потыкала в кнопку лифта — ну приезжай уже!

— Петровская, ты что за говно мне тут написала?

— Согласно плану.

— Ты совсем овца тупая? Тебе было сказано писать как для дебилов, откуда ты эту канцелярщину выкопала?

— В ТЗ было «официальным языком»…

— Молчать! Все переделать! Сейчас же!

Лифт звякнул и открыл двери. Настя нажала свой этаж и быстро-быстро стала жать кнопку закрытия, чтобы лифт не останавливался по пути подбирать пассажиров. Снова звонок.

— Петровская, тебе зарплата надоела?! Какого хрена у меня тут…

Звонок прервался — между двадцатым и тридцать четвертым этажом в шахте связи почему-то не было. Настя выпрямила плечи и вдохнула. Но скоростной лифт уже раскрыл двери на тридцать пятом.

— Петровская, где ты шляешься? Откуда у меня в приемной эта толпа?

— У вас приемные часы, я сейчас буду в офисе и…

— Меня не волнует, когда ты будешь в офисе, я поехал в Думу, поработаю с документами в машине.

Настя шагнула обратно в лифт, еле нащупала пальцами кнопку верхнего этажа — они почему-то скользили.

До верха лифт доехал без происшествий. Но на крышу надо было подниматься по еще одной лестнице. Настя перепрыгивала через ступеньку, бежала — каблук застрял в выщербине, опасно треснул, но она выдернула туфлю и побежала вверх еще быстрее, открыла железную дверь, вырвалась на крышу, захлопнула ее за собой и прислонилась спиной, тяжело дыша, как будто за ней гналось чудовище.

Но чудовище она принесла с собой. Телефон снова завибрировал:

— Петровская, почему у тебя на двадцатой странице сырые опросы вместо резюме? Ты совсем дура недоделанная, ты выводы сделать не можешь?

— Иван Сергеевич, вы сами хотели…

— Я знаю, что я хотел! Я хотел резюме!

— Вы сказали — цитаты прямо из опроса.

— Мало ли, что я сказал! Я хотел резюме! Быстро переделала, пока я еду!

Настя опустила руку с телефоном и медленно пошла к краю крыши. Она любила стоять здесь и вдыхать ночной ветер любимого города. Пять минут на этой площадке лечили ее нервы лучше любого отпуска.

Телефон снова завибрировал. Она не глядя бросила его за спину. Ограды не было — только невысокий, сантиметров двадцать бетонный бортик, на который Настя встала, завороженно глядя в тысячеглазую темноту под ногами.

Я заорала так, что меня аж зашатало:

— Дура! Не вздумай! Ты мне все испортишь!

«Я устала…»

Насти в этом теле уже не было, но воля ее в нем осталась, такая сильная, что порабощала и меня. Я слишком хорошо помнила запах пыли и гортензий в тех коридорах, куда не хотела попадать больше никогда, но к краю меня тянуло все сильнее. Где-то позади белый телефон на теплой черноте рубероида снова завибрировал, отражая трещинами экрана огни высоток вокруг. Я сопротивлялась изо всех сил, оттаскивала себя от пустоты внизу, тянущей как магнитом.

— Не вздумай… Не вздумай… — я сжимала кулаки, пока полумесяцы ногтей не протыкали кожу.