Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

О Мерлине…

Сумерки за окном спальни застали ее сидящей на полу – руки сложены на подоконнике, подбородок покоится на предплечьях, взгляд устремлен за стекло. Когда снаружи стемнело, она, наконец, встрепенулась, бросила делать вид, будто прибирается, накинула куртку, спустилась вниз и отправилась в сад.

В чащу Мондримского леса.

Избегая расходящихся в стороны тропок, она прошлась по росистой траве, провела ладонями по мокрой листве кустов и нижних веток деревьев. Роса напомнила ей о Григоре Пеневе, старом болгарском художнике, гостившем в Доме, когда она была много младше. Григор знал множество странных историек и причудливых объяснений явлениям природы – совсем как дядя Джейми (оттого-то, наверное, они с Григором и поладили).

– Заплакала е гората, – ответил он, когда Сара спросила, откуда берется роса и для чего она. – Это лес плачет. Вспоминает древних героев, живших под его кровом – героев, волшебников… теперь-то из них никого не осталось. Ни Робина Гуда. Ни Индже-Войводы [80] Легендарный предводитель болгарских гайдуков, восставших против османского ига. . Ни Мирдина.

Мирдин. Еще одно имя Мерлина… а еще Сара где-то читала, будто Робин Гуд – на самом деле тоже христианизированный Мерлин, будто англская версия его имени – искаженное саксонское «Роф Брехт Воден», то есть «Светозарная Сила Вотана». Но если вернуться подальше назад, там, в глубине времен, все имена и сказания сплетаются в один клубок. Предания об «историческом» Робине Гуде, как и об «историческом» Мерлине из Приграничья, вобрали в себя многие элементы более древних мифов, которые к тому времени, как были записаны, сделались общими для всего мира в целом. На самом же деле обе легенды повествуют о герое, Весеннем Короле, супруге Майской Королевы – о том, кто, в плаще из юной листвы, в венце из оленьих рогов, во множестве разных прочих обличий являет собой хранителя тайной истины, что кроется в сердце любого леса.

– Но это же европейские герои, – помнится, возразила она Григору. – С чего бы деревьям в нашем лесу о них плакать?

– Все леса на земле – одно целое, – в кои-то веки серьезно объяснил ей Григор. – Все они – эхо, отзвук того, первого леса, породившего Тайну в начале времен.

На самом деле, в то время Сара его не поняла, а вот теперь, по пути к фонтану посреди сада, к самому сердцу Мондримской чащи, где стерег свои тайны древний могучий дуб, начала понимать. Каждый лес, в какой ни войди, в действительности – не один лес, но два. Реальный, видимый, по коему ты идешь, и тот, незримый, что неразрывно связан со всеми другими лесами, невзирая на пространство и время.

Первозданный лес хранится в исторической памяти каждого дерева примерно так же, как мифы хранятся в человеческой памяти – в том самом «коллективном бессознательном», карту коего вычертил Юнг. Общий для всех мифический резонанс таится в глубинах сознания каждого человека. Легенды и мифы, вплетенные в письмена деревьев, люди помнят, не всегда понимая, но с неизменным трепетом. С неизменным благоговением.

Вот отчего друиды дали знакам огамического письма имена деревьев.

И отчего Мерлина часто считают друидом.

И отчего предводители ведьмовских ковенов принимали имя «Робин».

И отчего Зеленый человек носит рога – ведь отростки оленьих рогов подобны ветвям деревьев.

И отчего в древние времена образы божества так часто вешали на дерево. Того же Озириса. И Бальдра. И Диониса. И Христа…

Остановившись в самом сердце Мондримского леса, Сара окинула взглядом старый дуб. За самыми его ветвями, непостижимо близкая, сияла луна. Казалось, воздух наэлектризован, словно перед грозой, однако на небе не было ни облачка.

– Вот теперь я припоминаю, что случилось той ночью, – негромко проговорила Сара.

Выросла Сара невысокой, худой, как щепка, а уж в девять-то лет была вовсе крохой – не углядеть, как говаривал дядя Джейми. При этакой миниатюрности форм ей ничего не стоило беззвучно миновать заросли, сквозь которые взрослый прошел бы лишь с немалым трудом. Так она и поступила.

Курчавая, стриженная под мальчишку, она тенью просочилась сквозь кусты боярышника, окаймлявшие главную дорожку. Неслышно пересекла лужайку, охраняемую мраморным человечком с рожками на лбу (дядя Джейми называл человечка Фавонием [81] Древнеримский бог, воплощение весеннего ветра; то же, что у греков – Зефир. , но Сара втихомолку считала его Питером Пэном, хотя на картинки из книжки Барри он вовсе не походил). На цыпочках прокралась мимо клумб, заросших хаотической мешаниной самых разных цветов, и обычных, и экзотических. Отсюда до фонтана было рукой подать. Дуб Мерлина возвышался над всем вокруг величаво, как и подобает владыке леса.

И тут Сара услышала голоса.

И, крохотной тенью прячась во тьме, там, куда не достигал свет желтой щекастой луны, подкралась ближе.

– А выбора тут нет и никогда не бывало, – говорил кто-то незнакомый. – Линии наших жизней, подобно лей-линиям [82] То есть прямым, на которых расположены многие места, представляющие географический и исторический интерес – древние памятники, мегалиты, курганы и т. п. , проложены прямо, от события к событию. Путь свой ты выбрал, теперь уж с дороги не свернуть.

Говорящего Сара не видела, но голос незнакомца был звучен, гулок, словно звон огромного колокола. А вот голос ответившего ему Мерлина она узнала немедля.

– Когда я выбирал путь, передо мной не было никаких дорог. Только непроторенная чаща леса, гребни холмов, рябью морской тянувшихся вдаль, да лощины, где были придуманы, а после и сделаны первые эоловы арфы. «Ступай без спешки», – сказала она, когда я вошел в Лес. Я полагал, идти не спеша – значит, идти спокойно, с оглядкой, а вовсе не уходить в царство эльфов и фей. Полагал, будто дуб, что стережет Приграничье, попросту отмечает собою рубеж, и даже не думал, что он окажется дверью.

– Всякое знание есть дверь, – возразил незнакомец. – И ты это знал.

– В теории, – буркнул Мерлин.

– Одним словом, нос ты туда сунул.

– Для этого я и родился на свет. Такова была уготованная мне роль.

– Но ведь, сыграв свою роль, – напомнил незнакомец, – ты на том не остановился.

– Любопытство – в моей природе, Отец. За то я и был выбран из всех остальных.

Тут оба надолго умолкли. У Сары отчаянно зачесался нос, но поднять руку и потереть его она не осмелилась. Все мысли ее были заняты стараниями осмыслить подслушанный разговор.

Как же все это понять? Судя по сказанному, ее Мерлин – вправду тот самый Мерлин из древних преданий. Но если так, почему же он выглядит, словно ее одногодок? Почему он вообще еще жив? Живет в стволе дуба, в саду дяди Джейми, с отцом разговаривает…