Нил Гейман - Мифическое путешествие: Мифы и легенды на новый лад [сборник litres]

Земля под ногами трясется. Едва уловимая дрожь исходит из глубины лабиринта.

«Астерий».

Не меньше Тесеи нагружен Дедал. За спиной его выпирает горбом укрытая под плащом пара крыльев. Вторую пару он тащит в мешке.

Вновь волна дрожи. Сзади доносится грохот падающих камней. Без Минотавра лабиринту против мира не выстоять.

– Быстрее, – торопит Тесея, отнимая у Дедала мешок.

Ариадна уже ждет их. У ног ее лежит караульный. Его туника испятнана кровью: в конце концов, Ариадна – дочь Миноса. Потрясенная до глубины души, Тесея прячет чувства в вопросе:

– Ты так и пойдешь во всем этом?

– Странно бы выглядело, оденься я не к празднику, а в дорогу, разве не так? – поясняет Ариадна, глядя на Тесею, точно на дурочку несмышленую. Дабы отвлечь внимание придворных, она устроила пир. – К тому же эти одежды и украшения кое-чего да стоят. С голоду не умрем.

Ариадна с ног до головы закутана в шелка – во множество слоев ткани, хотя день выдался теплым. Ее светло-русые волосы собраны под затейливым оголовьем, украшенным крупными самоцветами, на запястьях и щиколотках позванивают золотые браслеты.

– Разумная девица! – смеется Дедал. – А где же Икар?

– Вот план. Он здесь, на самом верху этой башни. Только единственный ключ – у отца. Добыть его я не сумела.

Что-что, а замки Дедал нежно любит, и из этого все секреты повытянет!

– Двери предоставь мне. Что там с караульным?

Улыбка на губах Ариадны вгоняет Тесею в дрожь.

– Я отнесла ему чашу вина. Где мы встречаемся, Икару известно. Всякому, кто начнет расспрашивать о крыльях, отвечай, что это костюмы для представления. Ты уверен, что они не подведут?

– Вполне уверен.

Из лабиринта рвется наружу волна упругого воздуха.

– Что там? – спрашивает Ариадна.

– Твой брат. Пойдем-ка отсюда скорее: внимания он привлечет немало. Прощай, дорогая, – говорит Дедал, крепко пожимая Тесее руку.

– Нам сюда.

Увлекаемая Ариадной прочь, Тесея в последний раз оглядывается на лабиринт. Земля вновь содрогается, да так, что обе едва не валятся с ног, но Ариадна только хохочет, будто все это – забавное приключение.

– В порту ждет корабль из Афин. Злосчастную пленницу я разыграю легко, а вот сумеешь ли ты убедительно изобразить похитителя?

Крит за кормой удаляется. Тесея поднимает голову Минотавра повыше, всем напоказ. Трофей ее видят со всех кораблей в порту и знают: Минотавр мертв. Боги оставили Миноса. Со следующим же отливом вести об этом разнесутся по всему свету.

Минос – лишь темное пятнышко на причале. Огонь в его взгляде Тесея чувствует даже отсюда, издали, но жизнью своей драгоценной дочери критский царь рисковать не посмеет. Роль Ариадна разыграла так хорошо, что Тесея невольно задумывается: какое же воспитание, какое детство вынудило ее овладеть подобным искусством?

Как только корабль выходит в открытое море, где ему уже ничто не грозит, Тесея удаляется на нос и долго стоит там, одна, крепко прижимая голову Минотавра к груди.

Солнце – багровый шар в пелене тумана. Тесея ждет Астерия на морском берегу.

«Он придет. Придет. Не сегодня, так завтра».

День ото дня слышит она новости о Дедаловом бегстве и о народах, отказывающих Миносу в его притязаниях. Минос втянут в неизбежную, заведомо проигрышную войну: враги подступают к Криту со всех сторон.

Над водой разносятся крики чаек. Негромко, мерно плещет прибой. Вдоль берега, в сторону Тесеи, идет человек. Кажется, он ей знаком.

– Это ты, – говорит он.

Тесея, обнажив меч, принимает боевую стойку.

– Разве не узнаешь?

Да ведь это тот самый рыбацкий сын, вечно таскавшийся за нею хвостом… Узнав его, Тесея чуточку опускает клинок.

– Я с родными живу, вон там, помнишь? – поясняет он, указывая наверх, в сторону домика у самого края утеса. – А это тебе.

Щедрый дар – удочка, сеть, коврига хлеба…

– Захочешь порыбачить – загляни к нам, спроси. Не обязательно у меня. Мать или сестры тоже могут всему научить.

В конце концов Тесея стучится в дверь домика. На стук к ней выходит мать семейства. Да, юноша не соврал. Женщины хлопочут над нею, наперебой учат ловить рыбу, собирать травы да ягоды, готовить разные вкусности на углях костра.

Однажды вечером Тесея, сидя рядом с его матерью, учится чинить сети. Ловкость хозяйки приводит ее в восхищение.

– Я перед замужеством была в тягости. От другого.

Тесея поднимает взгляд, однако ее наставница не отрывает глаз от работы.

– Муж мой об этом знал. И был ко мне добр. Со временем я всем сердцем его полюбила. А многие… – хозяйка дома презрительно хмыкает. – Многие осуждали меня, не зная, что да как. Но все это – не их дело. Растить ребенка одной – занятие не из легких. Ты на котором месяце?

Тесея изумлена: как так, ведь живот только слегка округлился? Щеки ее заливает румянец.

– Когда тебя увезли, моему мальчику не одну неделю кусок в горло не лез. Он ведь любил тебя с детства. И до сих пор любит, несмотря ни на что.

Но об этом Тесея не хочет и слышать. Без Минотавра новообретенная жизнь для нее словно бы кончилась.

«Где ты, Астерий? Что же ты не идешь?»

– Вот так все и произошло. Подите сюда, поцелуйте меня на сон грядущий.

Первой, все еще принимая картинные позы, разыгрывая в лицах выслушанную сказку, к матери подходит Елена. Идущий за нею Астерий необычайно высок и силен для своих лет. Когда его впервые уложили ей на живот, Тесея сама не сумела понять, рада ли тому, что у него нет ни хвоста, ни рогов, или, напротив, разочарована.

– Идешь? – спрашивает муж.

– Минутку. А ты ступай, не жди меня.

Тесея принимается расставлять по полкам тарелки, складывает аккуратной стопкой высохшую после стирки одежду, и, наконец, убедившись, что осталась одна, достает ключ от того самого сундука в углу, принадлежащего ей и только ей. Из-под поднятой крышки на нее взирает голова Минотавра. Оживленные светом поднятой лампы, бездонные глаза влажно поблескивают. Да, чудотворец Дедал сработал ее на совесть…

Муж дремлет. Задув лампу, Тесея ложится рядом. Горло ее сжимается, к глазам подступают слезы. Муж, повернувшись набок, нежно утирает ей щеки. Тесея ловит его руку, подносит к губам, целует.

– А вот интересно: что же случилось с Дедалом? – спрашивает муж.

Дедал и Икар парят в небесах. За крылья можно не опасаться: полиуретановая смола держит куда надежнее воска.

Солнце слепит глаза. Оба возносятся ввысь.

Прислушайся я к тому давнему предостережению мудрой тигрицы, ни за что не застрял бы в этом городе, в Самдэ, во время всеобщей эвакуации. Дома – что старые, что новые – здорово пострадали под артобстрелом, порой то тут, то там слышался вой сирен. Даже в столь поздний час целые семьи не спали: одни уводили из старых домов сгорбленных бабок да дедов, другие обшаривали брошенные дома в надежде на невеликие сокровища – соль, или какое тряпье, или вяленый перец. Пробираясь по ночным улицам, я то и дело натыкался на обломки той самой черепицы в форме цветов, которой так славен Самдэ. Вдали мутно мерцали огни уцелевших небоскребов – памятников тем временам, когда полуостров охватила повальная тяга к модернизации. Жаль, вся эта модернизация не предотвратила гражданской войны…