Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Я взял вскрытый конверт и еще раз посмотрел на адрес отправителя. Кто послал марки отцу? Если я решил их продать, то могу хотя бы попытаться выяснить это.

– Да будет так, – сказал я пустой комнате.

Двор и дом я вспомнил по фотографиям. Двор почти не изменился: детская горка, песочница, будка теплового пункта, площадка для выбивания ковров и шеренга кирпичных гаражей – в стене крайнего зияла огромная дыра, внутри серел всякий хлам. Старенькую девятиэтажку подбодрили капитальным ремонтом, выкрасив в противно-розовый цвет.

Мы переехали отсюда после смерти отца, в тот же год. Скорее всего, конверт с марками опустил в ящик или подсунул под дверь наш бывший сосед. Почему я хотел поговорить с этим человеком? Из-за отца, попытки узнать о нем чуточку больше? Или из-за бракованных марок?

Похоже, всё вместе.

Я набрал номер квартиры. Домофон без вопросов пискнул, пропуская. Шестой этаж, квартира направо.

Дверь открыла Настя Тавина, моя одногруппница.

Так вот почему фамилия показалась знакомой! Странно, что я сразу не подумал о Насте, ведь… ну-у… хорошо-хорошо, я пускал слюни по Тавиной, довольны?

– Батагов? – удивилась она. – Ты чего здесь забыл?

– Я тут… адрес… сейчас…

– Какой адрес?

Я не мог найти в сумке конверт.

– Мы здесь жили, давно, в этом подъезде… а вчера я нашел… вот! – Я выудил конверт и даже умудрился пошутить: – Владислава Дмитриевича Тавина хочу.

Настя убрала с лица смоляной локон.

– Это мой отчим. Что у тебя к нему? Или решил подкатить?

Она заметила мой воровато-изучающий взгляд, направленный за ее спину, и, кажется, смутилась. Прихожая выглядела бедно, по-совковому.

– Я думаю, мой отец знал твоего отчима.

– Что в конверте?

– Марки, – обрадовался смене темы я.

– Ну да… могла бы и догадаться.

На ней был халат из толстой ткани с каким-то национальным орнаментом. В группе сошлись на том, что новенькая, восстановленная на третьем курсе Настя – казашка. Спросить лично побаивались.

Точеная фигура – и под бесформенным халатом, как сейчас, и под обтягивающим платьем. Высокие скулы, раскосые глаза со странной грустинкой, маленький носик, полуовал темных бровей – ну, вы поняли. И – чтобы закрыть эту тему – большой, кхм-кхм, бюст.

– Отчима сейчас нет, – сказала она. – Зайдешь на чай?

Ладно, вру. Никакого «зайдешь на чай». А жаль.

– Ясно. Тогда потом…

Настя оглянулась в коридор, наверное, на часы.

– Подожди, я с тобой пройдусь, покажу. Как раз по пути.

Она хлопнула дверью, но та не закрылась, демонстрируя кусочек прихожей. Большое овальное зеркало, самодельная подставка для обуви… Я отошел к подъездному электрощиту, чтобы не подсматривать.

По шипящему радио пел Николай Носков: «А на меньшее я не согласен…»

Настя оделась подозрительно быстро – словно прятала джинсы и голубую кофточку под халатом – и, похоже, не красилась.

– Пошли, почтальон.

В лифте я пялился на свои ненужные руки и ее утонченно-наглые лодыжки.

– Так что у тебя к Пирату? – спросила она на улице.

– Пирату?

– Увидишь – поймешь.

Я сбивчиво объяснил: книжный шкаф, альбомы, марки, запечатанный конверт, отец…

– А у меня мама умерла, я крохой была, – сказала она, глядя через дорогу на витрины. – Ты же тоже девяностого года?

– Девяносто первого.

Настя кивнула.

– Точно. Я ведь восстановилась. – И замолчала.

Я искоса поглядывал на ее гибкие руки, шею и затылок и, чего уж там, гордился, что иду рядом. Вот бы кто из пацанов нас увидел. Тогда раздуют в группе, а я буду вяло отрицать: «Просто гуляли», а они не поверят. Тут я вспомнил про темно-болотный внедорожник, и энтузиазм пропал.

Облицованные плиткой фасады уродовали блямбы штукатурки. Дворами мы вышли к детскому садику, срезали напрямик по разрисованной классиками дорожке и направились вдоль сквера. Пахло скошенной травой и ее духами; мне нравились оба аромата.

– Ну? – сказала Настя. – Показывай марки специалисту.

Мы остановились у парапета, Настя сложила аккуратные, будто нарисованные, губки бантиком и протянула ладонь.

Я открыл конверт, передал Насте первый набор.

– Этнографическая серия, – сказала она, глядя на резвящихся монголов. – Стали печатать в восьмидесятых. А потом накрылся Союз.

– Их сейчас выпускают?

Она пожала плечами.

Бракованные марки я выудил последними. Две обычных и…

– Вот, еще заглавная.

Она звонко рассмеялась.

– Не заглавная, а почтовый или памятный блок. Филателистов побаловать… Ого!

– Что?

Я подступил ближе, наши локти коснулись, меня тряхануло током. Настя не заметила.

– Видишь номер? Номерные блоки выпускают ограниченными тиражами. А тут еще и брак – надпечатка Ильича поверх Шанджи-Туба…

– Шанжи кого?

– Шанджи-Туба, прародителя всех высших богов, в которых верят в Монголии. Такие марки на вес золота, если только… – Она не договорила, подняла на меня неприступные глаза. – Веришь в проклятия?

– А?

– В дурные вещи, которые притягивают зло?

– А что такое?

– Да ничего. Расслабься, Батагов. – Настя толкнула меня в бок, под кофточкой колыхнулись…

Я, дурак дураком, отвел взгляд, едва сдержавшись, чтоб не откашляться.

– Это все бредни коллекционеров или одного коллекционера, который привез мою маму из Хэнтэйского аймака, когда мне было три годика. Иногда, под этим делом, – Настя по-пацански щелкнула под подбородком, – он болтал о проклятых шууданских марках. Какой-то просвещенный лама заклинал уничтожить бракованный выпуск, но марки пошли по рукам загадочных филателистов.

– О как, – только и сказал я, глядя на почтовый блок с наигранным страхом.

Дурные марки? Что, правда?

– Прико-ольно. – Настя вернула марки, и мы пошли дальше. – Не доведи Пирата до инфаркта. Хочешь их продать?

– Даже не знаю, – уклончиво сказал я.

Мы свернули на Коммунистическую. Мимо промчался мопед.

– Не впадлу трахать ее после меня?! – прокричал сидящий за водителем подросток и загоготал.

– Уроды! – крикнула вслед Настя.

На секунду мне показалось, что у подростка два лица: второе, оскаленное, трехглазое, болталось на затылке, как живая маска. Поэтому я лишь оторопело проводил мопед взглядом.

В группе трепались о хахале Насти. Никто его не видел, только внедорожник цвета хаки с тонированными стеклами, в который после пар садилась Настя. Подкатывать к новенькой побаивались.

– А как работает проклятие? – спросил я, чтобы не молчать.

– Что-то вроде черной метки, если я правильно… извини. – Она достала телефон и ускорила шаг. Не хотела, чтобы я слышал.

Я поплелся следом, загипнотизированный вихляниями ее зада.

Проклятые марки. Смерть отца. «Ты ведь не серьезно об этом думаешь?» – спросил я себя. Нет, конечно…