Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Гена попытался встать, но не смог.

А зловещая красавица принялась развязывать блестящие шнурки на косом вороте рубахи.

Что она делает? Удрать бы… Если это вовсе не девчонка, а дух, про которого говорила Улекса, значит, от него можно убежать – ведь удалось же ему уцелеть в первый раз?

Якутка вдруг взялась за ворот и разорвала свою рубаху.

Гена, которому только что стало подчиняться его тело, снова оцепенел. Такой красоты он еще не видел. Конечно, в техникуме ходили по рукам черно-белые фотографии голых девиц. Да и довелось подглядывать за соседкой в коммуналке. Но все это было связано с липко-постыдным, недозволенным чувством. А сейчас он ощутил безграничное восхищение. И полную свободу.

У худенькой девчонки оказалась налитая грудь, гладкий живот с глубоким пупком. И Гена почувствовал, что ему можно все и она вовсе не против, если сжать ее грудь, провести ладонью по животу, между сиявших атласной кожей ног. Вот бы бросить ее на землю, ощутить, как выгибается тонкая талия, как раздвигаются бедра.

Морок!

Сквозь шум крови, прилившей к голове, Гене показалось, что он услышал голос бабки Улексы. Возбуждение тотчас прошло. Но голая девчонка не исчезла. Только злобно сверкнули ее сузившиеся глаза да пропала улыбка.

Гена вскочил и хотел было броситься прочь от этой якутки. Но она швырнула в него каким-то предметом, неизвестно откуда взявшимся в ее руках.

Гена успел схватить его, иначе выхлестнуло бы глаза. Это была лопатка-хавсиду. В какую-то секунду, пока он разглядывал вещицу для игры, мир стал рушиться.

Валуны обернулись зловонными дымившимися ямами, из которых, как черви, полезли белесые извивающиеся твари. Взвившийся ураганный ветер подхватил их и понес прямо на Гену.

Морок!

Гена не стал дожидаться, пока похожие на сгустки тумана мрази навалятся на него. Бросил чертову хавсиду и помчался прочь. Бежал так, что не успевал хватать ртом воздух и что-либо различать перед глазами.

А потом полыхнул ослепительный свет.

Гена сразу остановился. Зажмурился, набрался решимости и глянул в сияние.

Это же солнце, обычное солнце!

Гена до слез обрадовался яркому небу, домам с огородами, зудящему столбу мошкары над головой. И деревянному зданию «Востоксамоцвета», рыже-серому гравию возле него, и разъезженному шоссе с коровьими лепехами, и сельпо с облезлым крыльцом.

О том, где был и что делал до того времени, когда в глаза хлынул солнечный свет, а в душу – возносившая вверх радость, Гена даже думать не стал. Если спросят, почему одежда влажная, а сам он отдышаться не может, то ответит, что опаздывал на работу и пришлось пробежаться.

Гена вошел в контору, тихонько, чтобы не заметили его задержки до полудня, пробрался к своему рабочему месту. Но напрасно остерегался: сегодня все были заняты обычными делами и на него просто не обратили внимания. Из разговоров он узнал, что пропал Воронцов, что получку привезут на день раньше, что скоро вернется начальник партии из Москвы.

Гена подивился слою пыли на его столе, протер все тряпочкой, переложил папки и амбарные книги, закрепил оторвавшуюся марлю на распахнутом окне. И занялся подшивкой отчетов, которых почему-то не стало меньше с первого дня его практики.

А после работы решил зайти в сельпо.

Все это он вспомнил, сидя на топчане в участке. Выходило, что Гена и впрямь тронулся умом. Временно, конечно, – ведь сейчас-то может здраво рассудить, где странные видения и где реальность. Чертова якутка, собравшийся прикончить его Воронцов, дважды убитый Аялка – это «таежное помешательство», которое иногда случается со здешним людом. Заботливая Улекса, контора, опорный пункт народной дружины, где он сейчас в заточении, – то, что есть на самом деле.

А вдруг?..

Но ведь можно проверить. Если Гена ничего не натворил, то сумеет спокойно выйти отсюда.

Он так и сделал.

Толкнул рукой дверь – она открылась, будто и не была заперта.

Прошел коридором, стараясь не попасть ногой в провалившиеся половицы.

Миновал пустой кабинет Петровича, из которого исчезли навесной шкаф, сейф и рукомойник.

Выбрался из-под обрушившегося дверного проема.

Зажмурился от яркого света.

Шагнул вперед и все-таки угодил в дыру на крыльце. Хрустнула кость, но боли Гена не ощутил. Вытянул ногу, заковылял дальше. Идти с переломом было трудно: весь мир как бы покачивался из стороны в сторону. Да еще мешала странная одежда – полы чудно́го кафтана, которому, судя по дырам и заплатам, было сто лет, волочились по земле. На глаза сползала кожаная шапка. Гена не стал заморачиваться, с чего бы это он так вырядился.

Все вокруг поменяло свой облик. Улица покрылась кустистой жесткой осокой. Вместо огородов – заросли молочая и таежных трав. Окна домов заколочены, сараи развалились.

Полное безлюдье ничуть не обеспокоило Гену. Показалось досадным лишь то, что он почувствовал едва заметное сотрясение земли. Как будто мир стал огромной хавсиду, которая в любой момент может швырнуть Гену неизвестно куда.

Он сунул руку в карман и обнаружил костяные фигурки. Это же для эвенкийской игры! Жаль, нет у него лопатки. Ну как так нет – вот она, привязана к поясу. С кем бы поиграть?

Гена добрался до конторы, на которой почему-то не оказалось вывески. Зато зарешеченные окна сохранили бурые от пыли стекла. Дверь распахнута, на крыльце – ворох почерневшей листвы. Но видно, что кто-то только что вошел в здание.

Рядом Гена увидел необыкновенный автомобиль, похожий на маленький автобус. Посмотреть на такой не доводилось даже в кино. Из открытой дверцы вырывались громкие, бьющие в уши звуки музыки и отрывистый речитатив на английском языке. Возле автомобиля стоял парнишка, его сверстник. Только вот, судя по одежде, он побывал за границей – в джинсах, яркой куртке. Ну или оделся во все заграничное.

Паренек вытаращил на Гену глаза, как будто увидел привидение. Потом на его лице попеременно отразились брезгливость и презрение.

Гена наугад вытащил фигурку из кармана. Она оказалась подобием незнакомца – в синих штанах, удивительных высоких ботинках, заграничных куртке и кепочке. Гена стал подбрасывать раскрашенную костяшку, лукаво глядя на паренька.

Долго ли этот модный незнакомец продержится на хавсиду?

Лариса Львова

Галя, зевая, рассматривала гусей, которые занимались своими гусиными делами и никакого внимания на припаркованную у сарая машину не обращали. Шушенков с утра не торопился. Галя неуверенно дотронулась пальцами до клаксона и перевела взгляд на дверь шушенковского дома, выкрашенную когда-то давно зеленой краской, но уже облупившейся и свернувшейся на солнце в бахрому, похожую на новогоднюю мишуру. Сама дверь определенно была закрыта.