Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Но у Филиппа под боком посапывала Олька, и он не мог бросить ее одну. А еще где-то в области живота будто зацепился крохотный крючочек надежды. Когда-то давно баба Глаша сказала ему:

– Я своих не бросаю. А моих деток в округе немного, каждого надо беречь. Вот и ты, мой дорогой, один из них. Если что случится – приду обязательно. Так же, как и ты ко мне придешь, да?

Он тогда не сообразил, что эти слова значили, а потом постепенно додумал и все понял. Надо просто набраться терпения и ждать.

Но как же это было невыносимо!

Баба Глаша пришла к нему однажды ночью. Даже была не она сама, а размытый неясный образ, будто сотканный из нитей света, просачивающихся в окно. Филипп сразу поверил, что это не сон.

– …Слушай меня… – шепнула ведьма, голос ее казался далеким, он был едва различим. – …настало время…

Филипп вышел на улицу через час. Шестилетняя Олька спала в своей комнате, ее вряд ли что-то могло разбудить.

Он загрузил в машину канистру с бензином, веревки, уложил рядком четыре бутылки водки – весь алкоголь, который держал дома.

Выехал из деревни в сторону небольшого поселка в тридцати километрах южнее. Поселок растянулся вдоль федеральной трассы, там было много кафешек, пивных и прочих заведений для дальнобойщиков и путешественников.

Крохотный крючок в животе болезненно дергал за пупок изнутри. Но это была блаженная боль, означающая конец ожиданиям. Если все получится, конечно.

Филипп остановился у первого попавшегося кафе, которое работало до пяти утра. Слева пустовала заброшенная автозаправка. Возле уличного туалета крутились собаки. За пластиковым столиком под козырьком сидели двое, выпивали и о чем-то разговаривали. На вид – местная алкашня, раздобывшая где-то мелочь на чекушку спиртного. Филипп подсел к ним.

– Можно?

Его встретили сначала настороженно, но, когда Филипп поставил бутылку водки, тут же подобрели. Вокруг столика стоял терпкий запах перегара, гнили, грязи. Алкаши давно не мылись, не брились и не переодевались. Окосевшими взглядами они медленно ощупывали чистенького, хорошо одетого Филиппа.

Разливая по стаканчикам водку, он быстро сочинил историю о любовнице и гневной жене, которая вышвырнула его из дома вместе с вещами. Алкаши вошли в положение. Подобные истории цепляли за живое любого мужика, независимо от социального статуса.

Выпили. Филипп занюхал соленым огурцом. Тут же разлил еще по одной, поднял тост за дружбу и уже не выпил, а вылил незаметно водку под стол. Алкашня раззадорилась, предложила закусочку. Филипп болтал без умолку, подстегиваемый нервозностью и жгучим желанием быстрее все это закончить. Ему внезапно захотелось вернуться домой, к дочери, уснуть и проснуться утром в том же состоянии, в котором он пребывал последние шесть лет.

Но это была мимолетная слабость. Уже через пару минут Филипп предложил алкашам переместиться из убогой кафешки в его загородный дом, где теплее и вообще баня есть, на углях.

Долго уговаривать не пришлось. Алкаши загрузились на заднее сиденье авто, где принялись распивать еще одну бутылку водки на двоих. У Филиппа тряслись от напряжения руки. Он долго не мог завестись, все время слишком быстро выжимал сцепление. Когда же тронулись, наступило блаженное облегчение.

Теперь отступать было некуда.

Ехали минут тридцать. Филипп специально выбрал дальний маршрут, в объезд деревни, чтобы в темноте, да под водочку, алкашей разморило. Они действительно быстро уснули, развалившись на задних сиденьях. Гнилой запах окутал салон, и Филипп со злостью размышлял о том, как будет завтра после работы вычищать машину от всего этого.

В деревне Филипп выключил фары, ехал на габаритах. Свернул в безлюдный тупик, остановился у покосившихся старых ворот. Сначала занес в бабкин дом канистру, разлил бензин по комнате и в крохотной кухоньке, где в углу еще стояла дровяная печь. Пару раз ему казалось, что в окнах мелькает силуэт бабы Глаши, но это был всего лишь свет фонаря.

Филипп вернулся к машине, минут десять возился с веревками, связывая спящих алкашей. Связывал неумело, кое-как. Боялся, что кто-то из них проснется – и что делать тогда? Как быть?

Алкаши не проснулись. Филипп взвалил одного на плечо, потащил через двор в дом. Алкаш был щуплый, костлявый. Он похрапывал во сне и пустил слюну, заляпав Филиппу воротник.

Второй тоже был худым и легким. Филипп даже не сбил дыхание, пока нес его.

Он уложил алкашей на пол в комнате. Пару секунд стоял над ними, разглядывая грязные молодые лица. Их было не жалко. Но почему-то Филипп медлил. Не решался.

Ему захотелось вернуться домой и отмыться от грязи, запаха бензина и гнили. Захотелось быстрее оттереть щеткой воспоминания об этой ночи. Тогда Филипп зажег спичку и прислонил ее к шторе. Огонь занялся быстро, пополз к потолку, перекинулся на диван.

Филипп вышел, поджигая скатерть в кухне, огляделся, убеждаясь, что огонь разгорелся вовсю. Показалось, что на полу в комнате заворочались алкаши. Кто-то хрипло закашлял. Но Филиппу уже не было до них дела. Он вернулся в машину и поехал домой.

Перед тем как отправиться под душ, Филипп спустился в подвал.

– Все хорошо, дорогая, – сказал он в темноту, не включая свет. – Скоро мы снова будем вместе, как раньше!

Соня проснулась, будто кто-то вытолкнул ее из дремы, вытащил холодными руками за горло.

Она привыкла к болезни, привыкла, что просыпается вот так – с постоянным ощущением скорой смерти. Иногда ей даже хотелось умереть, чтобы все скорее закончилось.

Болезнь сжирала изнутри несколько лет. Сначала Соня боролась, потом смирилась, потом стала ждать конца. А тут еще вернулась с того света ведьма. Понятно зачем – долги собирать…

Соня закашляла в подушку, зная, что на наволочке останутся кровавые разводы. Надо бы пойти в ванную, умыться холодной водой, сбить накативший внезапно жар. Но не было сил.

В темноте Соня не сразу разглядела силуэт, сидящий на детской койке. Номер в гостинице они сняли дешевый, с одной комнатой на четверых. Хорошо хоть кроватей было три. На одной уложили детей, на двух легли сами.

– Привет.

Голос был знакомый, старческий, из кошмара. Соня приподнялась на локтях, нащупала рукой шнурок выключателя, дернула.

Лучше бы не дергала. Свет прикроватной лампы стряхнул одеяло темноты и обнажил ужас, творившийся в номере.

Егор лежал на кровати поверх одеяла мертвый, выпотрошенный, с кишками наружу, с содранной с лица кожей, утыканный вязальными спицами. Вокруг него все было в крови. Кровь капала с простыней на пол. Кровь была на стене, на подушках. Но Егор был жив. Его глаза хаотично метались в глазницах, кажущихся особенно большими из-за отсутствия век. Грудь поднималась и опускалась.