Александр Матюхин - Колдовство [сборник litres]

Теперь уже Соня бежала, не останавливаясь, до самого дома.

Она заперла калитку, потом заперла двери, укрылась в спальне возле кроватки, где спал Валерка, забралась под одеяло с головой, будто была маленькой девочкой, боявшейся монстров.

На улице выли с надрывом собаки. Прошла ночь. А на следующий день стало известно, что баба Глаша пропала.

Олька сидела у окна уже почти час и наблюдала за двором. Ей хотелось, чтобы папа быстрее вернулся. Он и так приехал с ночной смены, хотя должен был сейчас отсыпаться, а не бегать непонятно где, непонятно с кем. Олька знала, что, если папа не выспится, у него совсем-совсем не будет времени с ней поиграть. А потом он снова уедет, оставив дочь хоть и на добрую тетю Машу, но все равно один на один с темнотой и скрипами половиц.

За спиной бубнил телевизор. Он заглушал остальные звуки в доме, и это было хорошо.

Олька увидела, как отворилась калитка и вошел папа. Она бросилась к двери, заверещала:

– Папочка вернулся! – и замерла, потому что увидела ту самую старушку, которая приходила утром.

– Давайте познакомлю! – засуетился Филипп. – Что же это такое, столько лет прошло, а я ничего не рассказывал. Непорядок!

Он взбежал на крыльцо, подхватил Ольку под мышки, поставил рядом со старушкой.

– Это баба Глаша, зови ее так. Я ее очень давно знаю. А это Олька, старшая. Вернее, ну, вы понимаете… Та самая…

– Это у вас дом сгорел, – вспомнила Олька неожиданно. – Точно. Домик такой старый, а вокруг все травой заросло.

– Верно говоришь, – ответила баба Глаша, как-то хитро щурясь. Взгляд ее ощупывал Ольку с головы до пят и казался холоднее осеннего ветра. – Знаешь, почему сгорел? Чтобы я быстрее вернулась. Очистил мир вокруг, подал сигнал и осветил тьму.

– А вы куда-то исчезали?

– Пришлось отлучиться на несколько лет. Сил набраться. Но теперь все в порядке. Залижем раны вместе с домом – и дальше жить.

Филипп потянул Ольку за руку, засуетился еще больше.

– Пойдемте в дом. Пора обедать. У бабы Глаши пока ничего нет из еды. А у нас борщ наваристый, с мясом. Потом салат. И макароны можно забросить. А? Оль, забросим? Котлетки разморозим туда же.

– Ты меня до смерти закормить хочешь? – шутливо проворчала баба Глаша, поднимаясь в дом.

В ее руках позвякивали спицы. Она все время вязала что-то вроде детской распашонки или рубашечки.

В доме было светло и тепло. Олька забралась на диван с ногами, опасливо поглядывая на бабу Глашу, которая казалась каким-то диковинным персонажем из фильма, лишней деталью интерьера. Этот ее старый халат, а еще растрепанные седые волосы. Разноцветные носки. Нестриженые ногти. Спицы. Нитка, исчезающая в оттопыренном правом кармане. Баба Глаша сказала:

– Сначала дело закончим, а потом и отдохнем.

Филипп сразу как-то стих и перестал суетиться.

– Конечно. Пойдемте, – пробормотал он. – Сначала дело. Вы правы. Оль, разогрей пока борщ, хорошо? Всю кастрюлю.

– Я с вами хочу, – сказала Олька.

– Нельзя, – резко бросил Филипп тем холодным тоном, какой у него бывал, если Олька слишком сильно озорничала. – Из дома ни на шаг, понятно?

Они вышли, и Олька пару минут сидела на диване, чувствуя болезненную тонкую струну, что натягивалась внутри ее тела. По полу ползли завитушки нитей. Те самые, которые постоянно просачивались сквозь доски, их приходилось втягивать пылесосом, убирать тряпкой, сметать, сжигать. Два раза в день.

Олька не выдержала, проскользнула в сени, натянула резиновые сапожки, скатилась с крыльца на улицу и бросилась к подвалу. Вход у него был слева, сразу за пристройкой, где папа хранил дрова.

Так и есть. Дверь была открыта, из квадратного провала лился желтый свет. Олька подошла ближе. Папа не разрешал приближаться к подвалу, носил ключ от замка с собой и никогда не рассказывал, что же там находится. Один раз, в Новый год, перебрав с алкоголем, бросил несколько несвязных слов: «вязь… перевязь… довязать бы… не крестясь», кивнул на обрывки ниточек, которые словно прорастали сквозь половицы, а потом уткнул лицо в ладони и так и сидел в молчании минут двадцать.

Ветер как будто толкнул в спину, Олька подошла к распахнутой двери, а потом сама не заметила, как спустилась по разбитым бетонным ступенькам почти до конца, разглядела земляной пол в пятне света, услышала обрывки каких-то фраз. Баба Глаша говорила:

– Я у тебя в долгу, помнишь? Ты многое для меня сделал, дорогой. Наше прошлое – это наша жизнь. А еще помог уехать. С возвращением, опять же, помог. Давно пора было этот дом сжечь. Набралась я сил, и еще больше наберусь. Чай, слух обо мне не забылся, люди придут. Ну, а теперь принимай должок. Закончим дело – будет все у тебя хорошо…

Папа тоже что-то говорил, но Олька почти его не слышала из-за нарастающего непонятного звука.

Цок-цок-цок.

Спицы бились друг о дружку. Громче. Громче.

Цок-цок-цок. Отражался от кирпичных стен, от ступеней, резал уши, вызывал слезы. Громче.

Громче.

Свет как будто сделался осязаем, потяжелел, загустел, превратился в сырой яичный желток. Олька завязла в нем и не могла пошевелиться. Звук удара спиц проник внутрь головы, зацепился где-то в области затылка, за глазами, в висках, внизу живота, за пупком, и дергал, дергал. Громче.

Кто-то закричал. И после того как крик – длившийся всего несколько секунд – оборвался, оборвался и морок. Олька попятилась, едва не упала, бросилась наверх, в объятия холодного ветра, который остудил бы горевшее от волнения и страха лицо.

Она оказалась на улице, глотая ртом воздух, и увидела во дворе у крыльца незнакомца. Он стоял пошатываясь, будто был пьян. В руках держал двуствольное ружье. По нижней губе текла кровь, вперемешку со слюной, сползала по подбородку и капала на ворот голубой рубашки.

– Не могу я так. Не живой и не мертвый. Глупость сотворил. Надо было головой думать. Зачем я теперь здоровый, когда такую вещь сделал? Грех, грех большой. Родную дочь… – бессвязно бормотал он, оглядывая двор.

Незнакомец увидел Ольку и направился к ней.

– Ведьму позови! – прохрипел он. – Где ведьма? Здесь? У вас? Я видел!

Олька закричала. Незнакомец вскинул ружье и выстрелил. Что-то лопнуло у Ольки в левом ухе, а после этого голову заполнила боль вперемешку с тяжелым и громким звоном.

Она упала на колени, обхватив голову руками. Незнакомец оказался рядом, его тень накрыла Ольку, будто собиралась проглотить. Олька ощутила запах пороха и гари. Незнакомец что-то крикнул – но она не услышала ни звука – посмотрел на распахнутую дверь в подвал и шагнул внутрь, в темноту.

Олька хотела схватить его за ноги, уронить, помешать. Вместо этого она прыгнула ему на спину. Мужчина попытался стащить ее, загреб рукой, и Олька вцепилась зубами ему в пальцы, увидела дырку в ладони, подсохшие пятнышки крови на коже. Мужчина закричал – крик этот донесся до Ольки далеким, едва слышным шепотом, – стащил девочку, швырнул на улицу. Она выкатилась на асфальт, успев увидеть, как мужчина вскидывает ружье, но не стреляет, а падает вниз, спиной вперед.