Джо Хилл - Полный газ [сборник litres]

– Разве она не прекраснее всех на свете? – спросил Кэл, показывая мальчику ребенка.

– Она умопомрачительная! – ответил мальчик.

Бекки закрыла глаза.

Она ехала на закате, с открытыми окнами, и ветер обдувал ей лицо. По обе стороны дороги колыхалась высокая трава – куда ни кинешь взор, ничего, кроме высокой травы. По этой дороге Бекки предстояло ехать до конца жизни.

– «Девочка пряталась в высокой траве , – напевала она, – и нападала на парней, проходящих мимо…»

Трава шелестела, и шуршала, и верхушками царапала небо.

Чуть позже она ненадолго открыла глаза.

Брат держал в руке испачканную кукольную ногу и смотрел на нее с каким-то идиотическим благоговением. Нога была реалистичная, пухлая, как у настоящего младенца, – только для младенца, пожалуй, маловата и какого-то странного синюшно-белого цвета, словно замороженное молоко. Кэл откусывал от нее и жевал. «Кэл, что ты делаешь, нельзя есть пластмассу!» – хотела воскликнуть Бекки, однако у нее не было сил заговорить.

За спиной у Кэла, боком к ней сидел мальчик и что-то слизывал с ладоней. Малиновое варенье, подумала Бекки.

В воздухе стоял острый запах, как будто от банки только что открытых рыбных консервов, – запах, от которого у нее заурчало в животе. Бекки, впрочем, была слишком слаба, чтобы сесть, слишком слаба, чтобы сказать хоть слово; она просто уронила голову на землю, снова закрыла глаза и погрузилась в сон.

На сей раз ей ничего не снилось.

Где-то залаяла собака: «Гав, гав!» Издали донесся стук молотка, и эти звуки пробудили Бекки.

Губы пересохли и потрескались. Снова страшно хотелось пить. И есть. И больно было так, будто ее долго били по животу.

– Кэл! – прошептала она. – Кэл!

– Тебе надо поесть. – Брат вложил ей в рот что-то прохладное и соленое. Пальцы у него были в крови.

Будь Бекки сейчас хоть в отдаленном подобии здравого рассудка, ее бы вырвало. Но то, чем кормил ее Кэл, оказалось совсем недурно на вкус: длинное, солоновато-сладкое, жирноватое, точно сардина. Даже пахло как будто сардинами. Бекки вцепилась в эту длинную штуку зубами и начала сосать, как сосала мокрую футболку Кэла.

Кэл рассмеялся, глядя, как она вбирает эту нить плоти в рот, словно спагетти, сосет и глотает. Во рту от этой штуки осталось неприятное, кисло-горькое послевкусие – пожалуй, и это ей понравилось. Похоже на то, как, когда пьешь «Маргариту», допиваешь до конца и слизываешь немного соли с края бокала, – только здесь не питье, а еда. И смешок Кэла странно походил на истерический всхлип.

– Дай ей еще! – сказал мальчик, заглянув ему через плечо.

И Кэл дал еще.

– Кушай, кушай, милая. Съешь всю малышку до капельки!

Бекки проглотила все и снова закрыла глаза.

Снова очнувшись, Бекки обнаружила, что Кэл куда-то несет ее на плече. Голова у нее болталась, и каждый шаг отдавался болью в животе.

– Мы поели? – прошептала она.

– Да.

– А что мы ели?

– Кое-что умопомрачительное.

– Кэл, что мы ели?!

Он не ответил – раздвинул траву в засыхающих коричневых пятнах и вынес Бекки на полянку. В центре поляны стоял огромный черный камень, и рядом с ним мальчик.

«Так вот ты где! – подумала она. – А я-то за тобой гонялась по всей округе!»

За камнем? Нет, нельзя гоняться за камнем. Была еще девочка…

Девочка! Моя девочка! Моя потеря…

– ЧТО МЫ ЕЛИ?! – Она начала колотить Кэла по плечу; но в руках совсем не было силы. – О ГОСПОДИ! БОЖЕ МОЙ!

Он положил Бекки на землю, взглянул на нее сперва с удивлением, затем с доброй улыбкой.

– Ну а ты как думаешь? – Брат покосился на мальчика; тот расплылся в улыбке и помотал головой, словно предвкушая отличную шутку. – Бек, милая… мы ели траву . Просто траву, семена и все такое. Коровы всегда так делают.

– «Старый фермер из Крэншо…» – пропел мальчик и зажал рот руками, сдерживая смех. Руки у него были в крови.

– Я тебе не верю, – ответила Бекки.

Голос прозвучал слабо: она уже смотрела на камень. На камень, сплошь изрезанный пляшущими фигурками. И да – в призрачном свете раннего утра казалось, что они действительно двигаются. Взбираются все выше и выше, восходящей спиралью, словно полосы на шлагбауме.

– Поверь, Бек. Твоя малышка… она чудесная. И с ней все в порядке. Прикоснись к камню, и увидишь сама. Ты все поймешь. Просто коснись, и получишь…

Кэл взглянул на мальчика.

– Получишь искупление! – выкрикнул Тобин, и оба засмеялись.

«У них теперь одна голова на двоих», – подумала Бекки.

Подошла к камню… протянула руку… и отдернула. То, что она ела, на вкус совсем не напоминало траву. На вкус это было как сардины. Как последний сладко-горько-соленый глоток «Маргариты». Как…

«Как я! Как мой собственный пот. Или… или…»

Она начала кричать. Повернулась, чтобы бежать, Кэл подхватил ее под руку, Тобин под другую. Мальчика Бекки, конечно, смогла бы оттолкнуть – только не сейчас. Сейчас она была еще слишком слаба. И камень – камень тянул ее к себе.

– Коснись его, – шептал Кэл. – И уйдет все плохое. Ты сама увидишь, что с малышкой все хорошо. С твоей маленькой Джастиной. Лучше, чем хорошо. Ты увидишь, Бекки! Она теперь в траве. Она теперь – трава.

– Да, – откликнулся Тобин. – Коснись камня, и увидишь. Ты никогда больше не будешь потеряна. Ты поймешь траву. И сама станешь частью травы. Как он. Как я. Как Джастина.

Вдвоем они подвели Бекки к камню. От него исходил низкий счастливый гул, в глубинах его разгорался свет, прекраснее которого нет на свете. Крошечные танцоры и танцовщицы плясали, воздевая к небу палочки рук. Гремела музыка.

«Всякая плоть – трава», – подумала Бекки Демут.

И обняла камень.

Их было семеро – в ржавом автобусе, что держался на честном слове, на одном крыле да еще, может, на смоле от всей той дряни, что неустанно курили его пассажиры. Разрисованный красно-оранжевыми психоделическими разводами, он гордо нес на боку название «ДАЛШЕ» – в честь прославленного школьного автобуса «Интернэшнл Харвестер», в котором Кен Кизи и его «Веселые проказники» приехали в Вудсток летом шестьдесят девятого. В те баснословные времена, когда все нынешние обитатели автобуса, кроме двух старших, даже еще не родились.

«Проказники» двадцать первого столетия только что покинули Каукер-Сити, где воздали должное крупнейшему в мире пеньковому мячу. По дороге выкурили месячный запас травки и теперь зверски хотели есть.

Церковь Черного Камня Искупителя с величественным белым шпилем и такой удобной стоянкой первым заметил Ветерок, самый младший в коммуне, ехавший рядом с Крутым Па на переднем сиденье.