Амрита Кели - Кайвалья

Меня не отпускала тупая боль, поселившаяся в области сердца, и когда я нащупывал эту боль, то чувствовал, как горячие слезы заливают лицо моей возлюбленной.

К утру я подошел к городу. Вдали высились неясные очертания громадных стен, огибающих его по всему периметру. Я стал обходить город, и, когда вышел на дорогу, ведущую к реке, было уже совсем светло.

Ночные птицы, кричавшие в ветвях деревьев, умолкли, а зыбкий туман, прежде стелившийся по земле, растаял в нежных лучах солнца, взошедшего словно звезда надежды. Я был уже близко к Реке, и от усталости все мои чувства притупились, но вдруг в зеленых водах, неспешно текущих в сторону океана, я увидел то, что заставило сердце бешено забиться.

Прекрасные длинные волосы были неаккуратно сбриты, лицо осунулось, но я сразу узнал ее. Отбросив усталость, я бросился к ней. Асури стояла по пояс в воде, прозрачные струи стекали с багряного сари, расшитого золотыми цветами, ее глаза широко раскрылись, когда она увидела меня: «Любимый, ты жив!»

Я только успел подхватить ее на руки, как она потеряла сознание. Нужно было быстрее добраться до дома. Внутри был беспорядок. Золотые статуэтки отца, стоявшие раньше на столике напротив входа, были похищены. Из первой комнаты слышен был всхлипывающий голос. Там, на кровати в углу, я обнаружил сестру, которая лежала в горячечном бреду. Нандини была покрыта потом и то шептала что-то на санскрите, то вскрикивала. Я быстро положил Ишу на постель в своей комнате – она была еще в обмороке – и побежал к сестре.

Когда я стал отирать ее лоб смоченной в воде тряпкой, она вдруг вцепилась руками в мои запястья и громко закричала, как подбитая птица.

– Нандини, это же я, Джагай!

Она на минуту открыла глаза, омраченные болезнью, и прошептала: «Отца больше нет», а затем снова стала бредить. Из моих глаз потекли слезы. Я зашел в свою комнату. Асури лежала и смотрела на изображение льва, которое стояло на низком столике. Лев был очень красивый, сияющий, он стоял на задних лапах, его пасть была открыта, а длинная грива развевалась на ветру.

– Асури, милая, как ты? Мне нужно отлучиться за целебными травами для сестры. Она сказала, что нашего отца больше нет.

– Как и моего… Иди, Джагай, я сейчас встану, посижу с ней.

Я побежал в лес, небо над моей головой быстро темнело. Раздавались оглушительные звуки – гремел гром. Вспышка сияющим ранением рассекла небо и ударила в дерево. Оно воспламенилось как сухая трава, но хлынувший ливень быстро затушил его. Я спрятался в старом баньяновом дереве, чтобы переждать, – за пару метров было ничего не видно из-за яростных струй, избивающих землю. Здесь я был под защитой древнего дерева. Лишь короткие холодные капли долетали до меня и, падая на шею, напоминали, что я еще жив. Как только дождь ослабел, я поклонился баньяну и поблагодарил его за предоставленное убежище, а затем, отыскав нужные травы, стремглав понесся домой. Когда я вбежал в комнату, весь мокрый, то увидел, что Асури обтирает сестру прохладной водой, а та мирно спит.

– Ее жар спал, – сказала она, но я все равно растолок листья нима с небольшим количеством воды и смазал этой пастой лоб Нандини, шепча успокаивающие мантры.

Мы не спали всю ночь. Сидели рядом с постелью моей сестры и почти не говорили, боясь потревожить ее сон. Утром Нандини открыла глаза. Она сказала спокойно:

– Отца убили на площади как животное, – и снова закрыла глаза, из уголков ее глаз сочились слезы.

– Иди отдохни, Джагай, – сказала она, и ее слегка рассеянный взгляд упал на Асури, которая сидела рядом с покрытой головой.

– Кто эта девушка? – голос у Нандини был совсем слабый.

– Это Асури. Моя невеста. Я хотел рассказать все отцу, но не успел, – сказал я сестре, а потом снова повернулся к Асури, – что с тобой произошло? Я чувствую, что ты была в большой беде.

Асури посмотрела на меня, словно решая, стоит ли рассказывать, но я нежно взял ее за руку и попросил:

– Пожалуйста, расскажи нам.

Тогда она стала рассказывать, как побежала домой, когда мы расстались у моста, и нашла своего отца мертвым. Как соседский мальчик Арон рассказал ей, что меня взяли под стражу, и, проведя ночь в своей полуразрушенной хижине, она утром пошла в город. Как Хираньякша издевался над ней ночью и как обрезали ее косу и сбрили волосы, а потом отпустили.

Я слушал ее рассказ с болью, тупой болью в межреберном пространстве. И я хотел так любить, как она любила. Я хотел отплатить ей за любовь. Разве стоила моя ничтожная жизнь ее великой жертвы? Сестра слушала Асури с большим вниманием, но в конце рассказа устало прикрыла глаза и снова заснула. Мы тихо вышли из хижины и, ни слова не говоря, добрели до леса, где так часто раньше предавались юношеским играм.

– Асури, то, что ты сделала для меня… Я в неоплатном долгу перед тобой.

Она грустно посмотрела на меня, но глаза ее сияли особенным светом:

– Не говори так, Джагай, я люблю тебя и не могла поступить иначе. Ты моя жизнь.

Я обнял ее и поцеловал в неровно обритую голову.

На следующий день мы провели простой погребальный обряд для наших отцов, а через месяц – свадебный. Нандини к этому времени полностью поправилась».

Мудрец постелил циновку из травы куша на шкуру оленя, сел, скрестил ноги и, прикрыв глаза, погрузился в медитацию. Перед его внутренним взором возникла площадь, залитая полуденным солнечным светом. Там стояло несколько брахманов в шафрановых одеждах, окропленных кровью. Они спокойно молились, их глаза были полуприкрыты. Несколько солдат с мечами в руках быстро подходят к ним. Злая сталь резко входит в тела, жаля прямо в сердца, и брахманы, инстинктивно вскинув руки, словно пытаясь набрать в ладони эту горячую сердечную боль, падают на каменные плиты, желтые от песка, принесенного безразличным ветром.

Его друг Митра Муни лежал на потемневшем песке рядом с другими. На окровавленном лице – ни тени беспокойства. Он принял эту смерть смиренно, зная, что так предрешено.

В своем сознании он переносится дальше.

Там на полянке перед старой хижиной сидит Джагай, сын Митры Муни. С ним его сестра Нандини и жена Асури.

Мудрец закрыл глаза и погрузился в транс. Он сосредоточил свой ум на цели и за одно мгновение перенесся через космическое пространство, преодолев громадное расстояние от планеты Семи Мудрецов до Земли.

Теперь вокруг был лес, а над головой – размазанные белые перья облаков, которые, казалось, стекали по небесному куполу куда-то вниз. Лес пел и перекликался голосами сотен птиц и обезьян. Деревья переплетались лианами и ветвями в плотную стену, но, когда мудрец, погруженный в созерцание красоты Вишну, мягко ступал босыми ногами по лесному ковру, они плавно расступались перед ним. Сердце направляло его к дому погибшего Митры Муни.