Чарлз Стросс - Каталог катастрофы [litres]

– Столько всего свалено в архивах – поверить невозможно, – кривится она. – Я только читаю, читаю, читаю – до несварения желудка. Такая жалость, столько всего под спудом из-за Закона о государственной тайне!

– Ну да, – тут уже моя очередь скривиться. – В принципе я с тобой скорее согласен. На практике… как бы сказать. Это все может иметь последствия. Многоугольные твари живут на дне множества Мандельброта. Если с ним играть слишком долго, с тобой может случиться нечто очень неприятное. А ты же знаешь, на что способны студенты.

– Ну да. – Она встает и расправляет юбку одной рукой, не выпуская из другой книгу. – У тебя, наверное, больше опыта, чем у меня. Но ладно. – Она замолкает и смотрит на меня с легкой полуулыбкой. – Хотела спросить: ты уже поужинал?

Ой. Вдруг до меня дошло: какой же я тупой.

– Дай мне полчаса, – прошу я. Да где же я бросил ту рубашку? – Может, какое-нибудь место запало тебе в душу?

– Тут, на проспекте, есть кафешка, в которую я хотела заглянуть. Через полчаса?

– Внизу, – твердо обещаю я. – Через полчаса.

Она выскальзывает из моей комнаты, и я полминуты тупо смотрю на дверь, прежде чем опомниться и броситься на поиски какой-нибудь еще не окончательно потерявшей товарный вид одежды. Внезапно оказывается, что Мо со мной интересно, – и лучшего антидепрессанта ни один доктор не выпишет.

В чувство меня приводит писк будильника: восемь утра, снаружи еще темно, голова болит, и я необъяснимо счастлив для человека, который сегодня же вечером будет ловить на живца неведомого врага.

Я поспешно одеваюсь, хватаю сумки и, зевая во весь рот, скатываюсь вниз по лестнице. В кухне сидит Мо с красными глазами и кружкой кофе; в прихожей стоит большой потертый рюкзак.

– Всю ночь читала? – спрашиваю я; о книге она думала весь вечер, который в остальном выдался тихим и приятным.

– Вот. Угощайся, – она указывает на кофейник и зевает. – Это все ты виноват. – Я быстро кошусь на нее и успеваю заметить короткую усмешку. – Ты готов?

– После кофе. – Я наливаю себе чашку, добавляю молока, вздрагиваю, снова зеваю и принимаюсь пить. – Почему-то есть с утра не хочется.

– Думаю, в эту кафешку нужно еще раз зайти, – соглашается она. – Попробовать кускус…

Она еще раз отпивает из кружки, а я думаю, что утром, в джинсах и толстовке, без макияжа, она такая же красивая, как вчера вечером при полном параде. Ну, за исключением красных глаз.

– Паспорта взяли?

– Взяли. И билеты. Пошли?

– Пошли.

Через несколько часов мы вышли из зала прибытия в аэропорту Схипхол, доехали на электричке до центра Амстердама, потряслись в трамвае и заселились в претенциозный семейный отель, оформленный в соответствии с темой «холодных» и «горячих» философов: Мо заняла платоновский номер на верхнем этаже, а я – кантовский полуподвал. Даже салфетки (с портретом Гегеля) в столовой и те не уступают общему оформлению. Во второй половине дня мы идем по парку Вондела – между темно-зеленой травой и серым небом; с канала дует холодный ветер, и в первый раз с момента прилета я не чувствую в воздухе выхлопных газов. Ника и Алана, которые пасли нас от дома до аэропорта, а потом и в самолете, нигде не видно – как я понимаю, они в нашей команде наблюдения. Нехорошо показывать, что я их заметил, а сами они не пытались со мной заговорить. Насколько я могу судить, Мо ничего не заподозрила.

– Так где этот музей? – спрашивает она.

– Вон там. – На другом конце парка высокомерно дыбится к небу неоклассическое здание. – Давай зайдем и активируем наши пропуска в закрытую часть. Через час-другой попробуем найти какую-нибудь еду.

– Всего через час-другой?

– В Амстердаме рано закрывается все, кроме баров и кофешопов, – объясняю я. – Только не иди в кофешоп за кофе – засмеют. То, что у нас называется кафе, здесь – «Eethuis», а то, что здесь называется «Café», у нас зовется пабом. Ясно?

– Как белый день, – решительно кивает она. – Хорошо, что тут, кажется, все говорят по-английски.

– Это распространенный недуг, – говорю я, а потом добавляю: – Только не слишком расслабляйся. Это не явочная квартира.

Мо обдумывает мои слова, пока мы обходим покрытую патиной статую.

– Ты сюда не только в архив приехал, – наконец говорит она.

У меня холодеет в животе.

– Да, – признаюсь я. Этого момента я и боялся.

– Ну, надеюсь, – говорит она и неожиданно берет меня за руку, – ты готов к тому, что дерьмо влетит в вентилятор?

– Все вентофекальные узлы под наблюдением. Так они говорят.

– «Они», – Мо ёжится. – Это «они» все придумали?

Я оглядываюсь, незаметно присматриваясь к другим посетителям парка: пара пенсионеров, подросток на скейте – и все. Разумеется, это не значит, что нас не пасут – ворон, чью нервную систему подчинил себе демонический императив, маленький беспилотник с камерами в сотне метров над нами, – но с человеческими приемами хоть что-то можно сделать, в отличие от эзотерических или электронных.

– Они решительно не настроены позволить тем, кто за тобой следит, сказать: «На третий раз свезло», – пытаюсь объяснить я. – Это ловушка. Мы на дружественной территории, и, если кто-то попытается тебя похитить, – я не один занимаюсь твоим делом.

– Это очень мило.

Я резко смотрю на нее, но Мо изображает невинность: рассеянная ученая дама размышляет над теоремой и видеть не видит плотского мира и демонов из списка розыска Интерпола.

– Ты мне так и не рассказала про «Трешер», – замечаю я, когда мы переходим дорогу, направляясь к музею.

– О чем? О подлодке? Не думала, что тебе это интересно.

– Конечно, интересно, – говорю я и веду ее вдоль фасада, а не по лестнице к главному входу: мне нужен служебный.

– Я пошутила вообще-то, – улыбается она. – Хотела проверить, может, ты хоть так немного расслабишься. Вы, шпионы, такие сосредоточенные.

Между двумя цельными гранитными плитами в торце здания находится неприметная дверь. Я стучу трижды, и она автоматически открывается. (В потолок холла вмонтирована камера: незваным гостям тут не поздоровится.)

– Что это? – удивляется Мо. – Черт, я же никогда раньше не видела потайных дверей!

– Да нет, это просто служебный вход.

Мы идем дальше, к месту дежурного за поворотом.

– Говард и О’Брайен из Прачечной, – говорю я, положив ладонь на стойку.

В кабинке никого нет, но на стойке лежат два бейджа. Дверь впереди открывается.

– Добро пожаловать в Каталог, – говорит динамик за стойкой. – Пожалуйста, возьмите свои личные карточки и носите их всюду, за исключением открытой части музея.

Я беру обе и передаю одну Мо. После тщательного осмотра она спрашивает:

– Это чистое серебро? А что за язык? Точно не нидерландский.