Влада Ольховская - Внутри

Однако удача не работает по принципу равных долей: тут не повезло, значит, тут повезет. Она то балует своих фаворитов, то сталкивает на самое дно. Предъявлять претензии некому, только и остается, что принимать…

Мне этой ночью не повезло.

Я поняла это, когда обнаружила, что я уже не в кровати. Я… где-то, я двигаюсь, а вокруг меня сияет яркий солнечный свет.

Естественно, я первым делом подумала о том, что снова оказалась там — внутри призрачного мира. Любой другой человек подумал бы о сне, наверно, а то и вовсе не стал бы рассуждать, что с ним, если бы спал… Ведь во сне мы не осознаем свой сон, правильно?

Но у меня ситуация была особая. Я слишком четко понимала: это неправильно, так не должно быть! В то же время, я не могла сказать, что это такое же погружение в иную реальность, как раньше. Мне потребовалось несколько минут, чтобы разобраться: я нигде . Меня не существует, нет и все!

А то, что я вижу, я вижу чужими глазами. Как отдельное существо я исчезла, но я по-прежнему живу внутри кого-то. Я ни на что не могу повлиять, я — просто часть его сознания… Наверно. Иного объяснения у меня не было.

Меня это напугало, но на том, в ком теперь обитала моя душа, этот страх никак не сказался. Да и мне эта паника была ни к чему! Если я что и усвоила во всей этой истории, так это важность действия. Замирать на месте, плакать или протягивать руки к небесам, вопрошая, за что мне все это, бесполезно, напрасная трата времени. Случилась беда? Нужно искать выход, и даже если выхода нет, поиск хотя бы отвлечет меня от ужаса неизбежности.

Итак, я была внутри кого-то другого, но не в том самом мире. Мы находились в машине, незнакомой мне, а машина эта ехала по загородному шоссе, залитому солнцем. Нигде не было ни тумана, ни болот, ни тварей, способных в один миг оборвать человеческую жизнь.

Я еще слишком мало знала про тот мир, но я уже могла предположить, что там чего-то столь безобидного быть не может. Так что я была в обычной реальности… и я была в голове Руслана!

Да, его глазами я смотрела на мир, беглый взгляд в зеркало заднего вида показал мне это. Такого Руслана я не знала… Он еще не такой болезненный, как сейчас, но уже не такой уверенный, как при нашем расставании. Он не нервничает, он просто привык к постоянному напряжению, к чувству опасности, маячащей у него за спиной.

Я пыталась свыкнуться со своим новым положением, не дергаться, чтобы не навредить нам обоим. Это помогало: понемногу я начала не просто видеть его глазами, я постепенно воспринимала его мысли, чувства, воспоминания.

Он давно уже ушел от меня, но он меня помнит. Он меня любит! Поэтому и ушел, да еще сделал так, что я не пошла за ним и не стала разбираться в причинах — мои догадки оказались верными. Воспоминания обо мне всегда с ним, они занимают важное место в его жизни, в его памяти, он держится за них.

Ему ведь нужно за что-то держаться, потому что его жизнь все больше погружается в бурлящие воды хаоса. Он видит то, чего нет. Он не всегда знает, что настоящее, где предел иллюзии. Он боится, он страдает. Он пытается сопротивляться и ищет ответ, но нет здесь никаких ответов… Он не хочет верить, что однажды тот мир заберет его навсегда, как уже забрал его отца.

Руслан верил в то, о чем рассказывал мне Тарасов. Вот зачем он мотался и в Марокко, и во многие другие страны! Он проверял места, которые считаются местами силы, однако ни к чему хорошему это его не привело. Притяжение мира-призрака никуда не исчезло, после некоторых поездок оно лишь усилилось.

Потому что он теперь не просто видит. Те, кто живет там… Они могут его коснуться. У него уже есть ожог на плече и рваная рана на запястье. Он подозревает, что дальше будет только хуже, и ему хочется сдаться, и все равно он продолжает сражаться — ради своей матери… и ради меня. В большей степени ради меня.

Я узнала то, что давно уже не давало мне покоя. О многом я догадывалась, но не обо всем. Да и не могут никакие догадки сравниться с его истинными мыслями и чувствами! Все те годы, когда я злилась на него и, не подумав, бросала в его сторону проклятья, он был один на один со всем этим.

Чувство вины сжигало меня изнутри, теперь, с вершины новых знаний, все виделось иначе. Почему я ни разу не позвонила ему? Почему не узнала, как у него дела? Почему не почувствовала, как ему плохо?

Все это были злые, бесполезные «почему», которые только отвлекали меня. Я заставила себя не думать о них. Не важно, ответит ли мне когда-нибудь Руслан. Что это изменит, как поможет мне прямо сейчас? Никак! А значит, нет смысла тратить на это силы.

Я сконцентрировалась на том, что видела перед собой, а видела я дорогу. Руслан куда-то ехал, спешил, но не настолько, чтобы потерять контроль, не больше положенного — а разрешено на загородных шоссе много. Я не видела причин, по которым хоть что-то могло пойти не так…

Я догадывалась, что это не просто день. Меня не зря затянуло именно сюда! Среди самых важных для меня вопросов был и вот такой: как он мог попасть в аварию, с его-то стажем и мастерством? Видимо, впереди меня ждал отвел, я угодила прямиком в день, когда изменилось все.

Потом в отчетах написали, что дорога была отличной, погода — ясной, а машина — исправной. Но я наконец обнаружила то, что так повлияло на Руслана.

Мир начал меняться прямо перед его глазами. Он все еще был в машине и ехал по той же дороге, что и раньше, но за лобовым стеклом он видел совершенно другой мир. Небо стало красным — но не как бывает перед закатом, нет, оно пропиталось насыщенным цветом свежей крови. Казалось, еще чуть-чуть, и небеса прольются на землю кровавым дождем.

По обе стороны дороги были уже не безобидные зеленые поля и деревья. Я видела грязь, густую, как на тех болотах, видела траншеи, оставленные боями, которые не заканчивались никогда. Я видела на обочине ржавые остовы машин, а в них — человеческие скелеты, наполовину обглоданные кем-то. На некоторых еще остались лица, и лица эти были искажены ужасом, который обычному человеку и представить тяжело.

Дорога тоже не была такой идеальной. Она покрывалась трещинами, и трещины эти пульсировали, как живая плоть. Одни из них испускали черный дым, другие исходили густой красноватой жижей, похожей на сукровицу. Но машина все равно ехала по ним, и пока этого было достаточно.

Я знала, что Руслану тяжело. Я чувствовала, как бьется его сердце — отчаянно, быстро. Я ощущала испарину, покрывавшую его кожу, я дышала, как и он, быстро, отрывисто. Я, как и он, прикусила нижнюю губу, чтобы не закричать от страха и отчаяния. Когда же это прекратится? Сколько можно?! Есть ли смысл терпеть, если становится только хуже и он лишь продлевает кошмар?

В такие моменты он и вспоминал меня — меня, забывшую о нем, потому что я хотела забыть! Руслан был сильным, однако он оставался живым человеком. Он боялся того, чего испугался бы на его месте любой. Разница была лишь в том, что он справлялся с этим, как мог.