Raymond Abaddon - По ту сторону пламени

— Проходи.

Он старше, чем звучит. Лет пятидесяти, худощавый, седой и смуглый, в очках с тонкой оправой. Интересный, а в молодости, наверное, был красив. Уверенный разворот плеч, рубашка с небрежно закатанными рукавами. На спинке стула — белый халат. Врач? Не похож. Вокруг шкафы, забитые папками. Книги, распечатки, тетради, рулоны — повсюду, даже на полу; стопки в человеческий рост громоздятся по углам. Мужчина отодвигает большую чертежную доску с узором из знаков.

— Добрый день! Сейчас же день? — я качаю головой. И кривлюсь от боли. — О, под землей легко потерять счет времени.

— Я… я не знаю, зачем я здесь.

— Ты включила тревогу. Нужно понять, почему защитные чары отреагировали. Пожалуйста, присаживайся, — смахивает стопку листов с ближайшего стула. — Не волнуйся: то, что ты смогла спуститься сюда — уже отличная новость. Заметила чары в стенах? Они бы не пустили, будь ты нестабильна. Сейчас я возьму у тебя кровь, затем проведу несколько тестов, и, если выживешь, будешь свободна.

— Очень смешно. Вы каждый раз это говорите? — мужчина смеется:

— Ну извини, трудно удержаться. Мне, конечно же, не следует шутить… ты и так напугана. Тебе сильно досталось. Давай обработаем раны, — отодвинув ящик стола, достает вату, бинт и пару бутылочек. Я медлю, но незнакомец выглядит безобидно. Выпускаю на колени скользкую от крови цепочку, отрываю лохмотья рукавов. В ярком свете припухлые разрезы, исчертившие руки до локтей, блестят ртутными разломами.

— Зря ты… только сильнее поранилась. Эх… подожди, сейчас помогу с шеей, — щелкают кусачки. Затаив дыхание, отдираю цепкие чешуйчатые звенья. Шнурок, который держал оберег долгие четыре месяца, исчез. Если бы я утром не собрала волосы в высокий хвост, их бы тоже лишилась.

— Вот, держи. Протри, забинтуй и давай начинать. У нас мало времени. Как тебя зовут?

Выдуманные имя и фамилию я шиплю сквозь зубы: средство на вате жжет и дергает кожу, бинты ложатся наждачной бумагой. Мужчина записывает возраст, рост, вес, адрес (выдуманный), место учебы (снова ложь), хочет узнать про семью — отвечаю, что не буду говорить. И спрашиваю наконец, кто он такой.

— Валентин. Или, если тебе больше нравится, профессор Рабинский. Я изучаю магию и магов, хотя сам не в состоянии сотворить даже крошечное волшебство. Иронично, не так ли? — он заканчивает писать и откладывает папку. Вытаскивает из-за стопки рукописей микроскоп с предметными стеклами. Забирает окровавленную вату.

— Что это за место? — Валентин мажет моей кровью пробирки, разбавляет жидкостями из разноцветных бутылок — некоторые пенятся, другие светлеют, одна вспыхивает и дымится. Профессор поднимает брови.

— Университет. Здесь волшебники учатся использовать свою силу, а ученые учатся использовать их. Изначально Университет был монашеским орденом, затем — светской организацией, вроде лож, которые собираются ради развлечения и политических игр. После войны Совет сделал упор на науку: новое место, новые открытия, новые цели. Впрочем, не для протокола, я бы сказал, что вопросы власти еще остро стоят на повестке дня…

Валентин замолкает, прислушиваясь. Шепчутся лампочки, равномерный гул просачивается в подошвы ботинок. Профессор наклоняется ко мне, понижая голос:

— Ты маг огня и тьмы, ты нужна им. Сильнее, чем они дадут понять и чем ты сейчас способна представить. Будь осторожна! Они не должны узнать, насколько ярко ты светишь. Тебя не отпустят, и научат многому, но никогда не показывай всю свою мощь. Никогда! Они заставят участвовать в исследованиях, а это… разрушает. Не сразу, но непременно. Делай что угодно, чтобы избегать кровавых ритуалов. Каждый, — запомни, — каждый может стать для тебя последним. Вот, возьми, — сует мне покрытую патиной монетку, — порежь палец, когда окажешься на знаке. Тсс. Ты поймешь, поймешь! Ее нельзя использовать больше двух-трех раз, и вряд ли скоро придется, но на всякий случай всегда носи с собой. И возвращайся сюда при первой возможности! Я все объясню.

Он откидывается на стуле и продолжает писать как ни в чем ни бывало. Я потихоньку прячу кругляшек в карман.

Валентин еще делает пометки, когда монитор ноутбука с писком включается. Появляется черно-белая картинка: в комнату с лампами входят пятеро.

— Кан сказал, ты спасла жизнь его сестре. Как там ее, девчонка с собакой? — профессор не обращает внимания на экран, но я замечаю, как напрягаются его плечи. Переспрашиваю:

— Собакой? — первым семенит старик в мешковатом, будто с чужого плеча, костюме. Следом — осанистый мужчина в халате врача и высокий, тощий как жердь человек с папкой под мышкой. Последними в дверь скользят двое, что сопровождали нас с Каном.

— Злая, но умная, — мне требуется время, чтобы сообразить: он о собаке, не Нине. — Нина. С ней не было собаки, — плевать на собаку: монета обжигает сквозь подкладку кармана.

— Да? Неважно. Нина задолжала тебе. Поэтому ее брат привел тебя сюда, только этого мало. Поговори с ней. У вас много общего.

— Хорошо, — Валентин звонко захлопывает папку.

— Сорок четыре процента огня. Поздравляю, — небрежно выводит на соседнем листке с расчетами: 75.

— Что это значит? — шаги за занавеской.

— Ты скоро узнаешь, — и тише:

— Мне жаль.

Почему жаль, — думаю я.

— Так вот она, причина переполоха! — тяжелая штора взметается под порывом ветра, подлетают бумаги. Старик останавливается на пороге, скалясь яркими белыми зубами. Я ежусь: водянистых глаз улыбка не касается. Он обращается к Валентину, перекрикивая шелест порхающих листков:

— Что скажете, профессор? Бояться нечего?

— Если только сорок четыре процента огня вас напугают, — поймав пролетающую салфетку, сдержанно отвечает Рабинский. Я ерзаю, пытаясь незаметно оттянуть джинсы: кругляшек металла клеймом горит у бедра.

— О, простите. Кажется, я устроил тут небольшой беспорядок, — но прекращать не спешит, ощупывает нас цепким взглядом. Наверное, находит, что искал: задирает подбородок и щелкает пальцами. Ветер умирает.

— Сорок четыре? Вы уверены? Барьер просто взбесился, я ожидал целую сотню! — обвисшее лицо постоянно меняется, собираясь морщинами в быстротечные гримасы.

— Разве что девяносто девять, — Валентин склоняется над записями, повернувшись к гостю спиной. — Вторая сила — воздух, двадцать четыре. Природно она стабильна. Девочка переволновалась, вот и прыгнула выше головы. Вы-то знаете, как это бывает, — меня передергивает от яда в интонациях профессора, а старик выдает целую серию мимических всплесков. Щурится:

— Если вы закончили, не будем отвлекать от вашей безусловно необходимой работы. Вообще-то странно, почему ее доставили сюда, а не… ну да ладно. У Адамона, кажется, сегодня насыщенный вечер. Пойдемте, девушка. Пора нам познакомиться поближе.