Raymond Abaddon - По ту сторону пламени

А с людьми я и сама справлюсь.

Вон они. Толпятся у освещенного тусклым фонарем крыльца. Их тоже манит свет. Я плотнее заворачиваюсь в кофту.

— Это лазарет. Сейчас тебе обработают раны нормально, и пойдем в пятый блок. Переночуешь у нас, а утром определимся, что делать дальше.

К черту утро:

— А у Нины сколько огня? У тебя?

— У Нины двадцать три. Вторая сила. Основная ее стихия воздух. У меня — вода, сорок девять процентов. А огня только шестнадцать.

— Как бы профессор понял, если бы я… — я замолкаю, подбирая слова. Кан легко сжимает мой локоть:

— Кровь меняется. Валентин бы сразу увидел. Магия отражается внутри, — успевает ответить он. Мы пришли.

— Это она подорвала забор? — спрашивает коренастый парень.

— Говорят, еще Нину порезала, — добавляют сзади.

— Нина сама справилась, забор на месте. Вам нечем заняться? Зал уже починили? — сухо осведомляется Кан. Несколько ребят тянутся к урне тушить сигареты.

— Мы зашли Харди и Ваню проведать, — поясняют из толпы.

— К ним не пускают. Вы пришли потрепаться, — Нинин брат выгибает бровь, — и я вспомню об этом, если к утру все дыры не исчезнут.

— Обломщик, — ноет парень с длинными, забранными в косу рыжими волосами. Оживляется:

— Так что она сделала? Чтоб аж сирена сработала? Это у тебя Книга? Значит, она еще без имени? Нина ее назовет, да? — на меня таращатся, не собираясь расходится. Кутаюсь в кофту, впиваюсь ногтями в ткань. Кан закатывает глаза: — Ничего не сделала. Она маг огня. Это Книга. Нина ее назовет. Довольны? Разошлись! — рявкает он.

— И на сколько? На сколько маг огня? — рыжий не отстает, ничуть не смущаясь повисшей тишины. — Привет, кстати. Я Наас.

— Привет… — Кан тянет внутрь:

— Все, что ты скажешь ему, через час будет знать весь Университет.

Наас возмущается:

— Ничего подобного!

— Да, прости. Через полчаса, — в лазарете хлопают двери, грохочут ботинками санитары. Мимо проходит врач в запачканном кровью халате. Окинув меня быстрым изучающим взглядом, кивает Кану. Нааса теснит к выходу мужчина с тележкой медикаментов. В нос ударяет острый запах спирта от осколков банки на полу.

— Пара идиотов устроили перестрелку. Могли бы обойтись кулаками, но нет, — раздраженно поясняет Кан. — А мне теперь разбираться и бумажки заполнять.

— Почему тебе?

— Я их капитан, — парень показывает четырехконечную звезду на воротнике. — Пятый блок, охотники. Тебе еще предстоит решить, к какому блоку присоединиться. Буду рад, если выберешь мой, — он подмигивает и пропускает в палату.

Нина по-прежнему отличается восковой бледностью, под запавшими глазами темнеют круги. Лишь запах лавандовых духов больше не жжет ноздри — наверное, смылся с кровью. К ее боку прижимается изящный жемчужно-серый пес, с вытянутой мордой и ушами, невозможно длинным полосатым лемурьим хвостом. Вот, о ком говорил Валентин.

— Как ты? Почему не лежишь? — мягко спрашивает девушку брат, пристраивая ящик на тумбочке. Нина пожимает плечами и кривится. Поправляет больничную робу, пряча взбирающуюся по ключицам татуировку: система кругов, крючковатые надписи, черная молния змеи. Древо Жизни. Волшебница запускает пальцы в собачий мех:

— Приятного мало. Но обещают выпустить через неделю.

— Отлично. Тебе не помешает отдохнуть, — улыбается Кан. — Мы на минуту. Потом скажу выключить тебе свет, — вытягивает из-под одеяла раскрытый журнал.

— Я вас ждала. С Рабинским нормально прошло? — я киваю, а Кан открывает ящик и достает потрепанную книгу с торчащими разномастными страницами. Пес заинтересованно поднимает морду и принюхивается. Дикий хвост вяло хлопает по простыням.

— У меня полно вопросов.

— Позже, — говорит Нина.

— Не здесь, — шепчет Кан.

— Я ничего не пропустил? — спрашивает рыжий парень с порога. Кан вздрагивает. Оглянувшись, цедит:

— Наас, серьезно, задолбал совать нос не в свое дело.

— Да плевать, выбираем и выметайтесь, — Нина стучит по кожаной обложке. — Открывай. В конце найдешь свободное место. Впиши любое имя, чем заковыристей, тем лучше. Здесь никто не хочет получить обычное. Можешь выдумать, так большинство и делает. Помни, кому-то однажды оно достанется. Сначала пишешь, потом возвращаешься назад и выбираешь свое.

Книга распадается на части. Я читаю записи, каждая — другим почерком. Сотни, тысячи. Некоторые листки старые, даже старинные, исчерканные пером, с чернильными пятнами и жиром от воска. Я перелистываю десятилетия. Бумага меняется, чернила исчезают, начинаются разноцветные пастовые ручки, карандаши и даже фломастеры. Имена — со всех уголков мира и явные плоды фантазии, странные и едва произносимые. С годами становятся короче, видимо, менялись мода и вкусы. На последней странице преобладают прозвища: Ракета, Макаров, Псих, Крошка, Зверь, Чувак — сразу заметно, мужчин в Университете больше.

— Имя не подбирается в зависимости от пола. Тыкаешь наугад, и что выпадет, то выпадет, — объясняет Кан.

Вписываю свое. Не выдуманное, вроде слышала когда-то: Марчел. Кому бы оно ни принадлежало, пусть принесет удачу будущему обладателю. Зажмуриваюсь и возвращаюсь к началу, к странной на ощупь бумаге — кожа? Указываю в центр разворота.

— Зарин, — читает Нина. Под пальцем — пожелтевший тетрадный лист, чудом затесавшийся среди прошлого века. Повторяю, привыкая:

— Зарин…

— Яд. Нервнопаралитическое оружие, — расшифровывает Наас, склонившись надо мной. Загорелый, с россыпью веснушек на носу и смеющимися карими глазами, он кажется горячим, словно солнце.

— Второе выбираю я, ведь из-за меня ты здесь, — Нина хмурится и трогает повязку на боку. — Называть тебя будут первым. Второе пригодится, когда станешь Советником.

Наас фыркает. Наверное, местная шутка.

Девушка тоже листает назад, целясь в крошащиеся страницы. Я задерживаю дыхание.

— Аваддон. Зарин Аваддон, — подводит итог Нина. Я вдруг замечаю, какой уставшей она выглядит.

— Спасибо, — волшебница грустно улыбается:

— Тебе спасибо, девочка-солнце. Ты спасла мою жизнь. Надеюсь, никогда не пожалеешь об этом.

— Не пожалею, — Нина хмыкает, зная больше, чем я могу предположить:

— Хотя бы раз точно пожалеешь. Все, уходите.

***

— Какой блок ты выберешь?

Наас, притихший на некоторое время, оттесняет Кана. Идет спиной вперед, умудряясь не спотыкаться на битом асфальте и в кромешной тьме. Лазарет остался позади. Там меня намазали душистой травяной мазью, мгновенно убравшей боль — даже щека перестала гореть. Качаю головой: не знаю. Кан отрезает:

— Слишком много для одного дня. Выспится и подумает завтра, — перехватывает ящик. Внутри, под обложкой Книги, лежит листок с печатью, куда Нина округлыми буквами вписала мое новое имя. Капитан пятого блока отнесет его в администрацию, где серый человек сможет заполнить последнюю строку в контракте и привязать меня к Университету намертво.