Т. Клайн - Церемонии

Ханна Крафт, небогатая вдовая женщина, предпочитала держаться особняком и на протяжении вот уже нескольких десятилетий жаловалась на слабое здоровье. Впрочем, оно всегда было хуже на словах — по крайней мере, до сих пор. Теперь, дожив до восьмого десятка, она, кажется, и в самом деле собралась помирать. Этим вечером Вердоки вместе с овдовевшей дочерью Минной заехали ее проведать и оставили молодую женщину на ночь в стоящем на отшибе маленьком домишке на три комнаты.

— Она так страдает из-за погоды, — говорил Адам. — Хорошо, что этой ночью спокойно. Ханна призналась Минне, что из-за этого грома да дождя глаз не может сомкнуть.

— Да уж, Ханна мастер поболтать, — сказал Вафуил Райд, который был почти одних лет со старой женщиной. — Раньше, помнится, — давно уже, — она другим и слова не давала вставить, и никто не мог понять, о чем она говорит.

Все закивали, но Лиза Вердок добавила, повысив голос:

— Теперь она повсюду слышит шум. Какой-то грохот, как будто что-то движется.

— Ну, это понятно, — сказал Берт Стиглер. — Живет-то она совсем рядом с Закутком, а там по ночам вечно какие-то звуки.

Ван Миер посмотрел на него недоверчиво.

— Ну, может, лягушки какие-нибудь или козодой. Или снова эти Фенкели устроят какое-нибудь безобразие. Но ты же не станешь верить всяким россказням про духов?

— Может, стану, а может, и не стану. Вот только в этом лесу есть всякие дыры и подводные источники, а в болоте иногда скапливается газ… Они издают странные звуки — брат Нафан наверняка припомнит.

Лундт кивнул, радуясь, что оказался в центре внимания. Нафан был самым молодым из мужчин в компании и самым крупным. Он имел привычку говорить неприятные вещи немного громче необходимого, но эти люди знали его с детства и терпели его манеры. Они знали, что, когда им понадобится помощь, они смогут положиться на его могучие плечи.

— Я вырос возле Местечка, — сказал Нафан, — и слышал, как звучит болото. Но в этот раз я не так уж уверен. Я и гром слышал, только это не похоже на гром. Думаю, это знак. Точно как змеи, которых так много развелось этим летом.

Ван Миер перестал раскачиваться.

— Это ты к чему ведешь?

Лундт неуверенно пошевелился на кушетке.

— Ну, вы посмотрите, что у нас происходит. Мы впустили в общину новое веяние, пригрели, так сказать, змею на груди, — думаю, вы понимаете, о ком я.

— Я тебя отлично понимаю, — сказал Адам Вердок, — но уверен, что ты ошибаешься. Я тоже видел его в магазине, и мне он показался довольно приятным парнем. И имя у него хорошее, в честь нашего пророка.

— Или в насмешку, — заметил Лундт.

— Я спросил о нем брата Сарра, — сказал Райд, потом глубоко затянулся трубкой. — Сарр говорит, он просто целыми днями читает книги.

Все вокруг покачали головами. Грех праздности, когда вокруг столько работы!

— Видали, какие у него руки? — сказал Лундт. — Мягкие, как у младенца. Любой дурак поймет, что за всю свою жизнь он ни дня не проработал. Наверное, у него денег полные карманы, как у всех городских.

Райд кивнул, радуясь, что у него нет карманов.

— Ага. Оттого и все их беды.

Стиглер тоже кивнул, а потом ухмыльнулся и искоса взглянул на Лундта.

— Я знаю только, что на прошлой неделе с ним была какая-то девушка. Наверное, он занимается не только чтением.

— Ну, вы же знаете эти городские манеры, — сказал Лундт. — Они не считают, что нужно жениться.

Лундт не раз вспоминал о Кэрол после встречи с ней. Сам он был несчастливо женат и старался проводить с женой как можно меньше времени. Вот и сегодня он пришел один.

— А даже если и женятся, — добавил он, — то ненадолго. Помяните мое слово, однажды город будет уничтожен пламенем, как Содом и Гоморра.

Люди вокруг согласно закивали, и лишь несколько воздержались.

— Я говорил об этом с Сарром, — сказал Вердок. — Но с ним спорить без толку. Я ему говорю: неправильно брать с человека деньги и звать его гостем. Но Сарр ведь как: ему что в голову взбредет, так ничем не выбьешь.

— Беда не в этом, — сказал ван Миер. — Неправильно приводить в нашу скромную общину такого человека, который Бога не боится и не знает наших законов.

— Наша Рахиль только вчера об этом жаловалась, — заметила его жена. — Говорит, Амос не хочет, чтобы его дети знали о таких вещах.

— Мне кажется, не стоит нам беспокоиться о «таких вещах», — сказала Лиза. — По крайней мере, теперь. Мы можем лишь довериться Господу, молиться и оставаться бдительными.

Она умолкла, ожидая привычных «аминей», но остальные не торопились.

Минна медленно вышла из кухни. В руках она держала широкий поднос с расписанной вручную каймой, но выведенные на дереве розы почти полностью облупились. В дверях молодая женщина пригнулась, чтобы не удариться головой о низкую притолоку.

— Ну вот, Ханна. После этого вы отлично уснете.

Старуха сидела в постели и смотрела в открытое окно рядом с кроватью. Она не оглянулась, когда Минна вошла, и повернула голову, только почувствовав, как ей на колени опустился поднос. Ханна с раздражением поглядела на плошку с овсяной кашей и кружку горячего молока.

Прохладный ветерок принес с улицы ароматы сырой земли и летней листвы, почти перебив царствовавшие в комнате запахи болезни и ветхости. По сетке на окне блуждали насекомые. Минна прислушалась к звукам ночного леса, окликам живых созданий, пению лягушек и сверчков.

Ханна скривилась, попробовала ложку каши и сделала глоток молока. Потом резко поставила кружку на поднос и помотала головой.

— Нет, — сказала она, отмахиваясь от еды. — Я не могу уснуть! Не одно, так другое. Сначала этот гром, от него у меня болела голова, а теперь это! Слишком уж тихо.

Минна натянуто улыбнулась.

— Тихо? Со всей-то этой суетой? Вы просто послушайте сверчков, выпейте немного молока — я добавила в него мед — и уснете как дитя.

— Хфф, — пробурчала старуха. — Скорее уж как покойник!

Она сделала еще несколько глотков молока, потом опустила чашку и развернулась в постели, чтобы снова выглянуть в окно.

— Смотрите, чтобы он не упал, — окликнула ее Минна и показала на поднос, который опасно накренился на сторону. Потом она вышла из комнаты, снова склонив голову на пороге.

Ей нужно было помыть посуду. В крошечном домике не было проточной воды, так что Минна взяла висящее рядом с рукомойником ведро и вышла наружу, к колонке. Схватившись за ручку, принялась энергично ее качать. Руки женщины были сильными, как у мужчины. По небу у нее над головой пронеслась падающая звезда.

Из дома донесся грохот разбитой посуды. Ну конечно! Выругавшись про себя, Минна поспешила в спальню.

Осколки разбитой плошки поблескивали в луже каши. Перевернутая кружка лежала на половике. Минна отметила все это прежде, чем увидела Ханну, наполовину выпавшую из кровати. Губы старухи растянулись в гримасе, глаза выпучились, скрюченные пальцы хватались за горло. Из разинутого рта донесся последний предсмертный хрип.