Т. Клайн - Церемонии

— Ну, значит, мы обо всем договорились, так? — спросил он, остановившись возле автомобилей. — Я рассчитываю на выходные, о которых говорил: после двадцать четвертого июня. Я, разумеется, свяжусь с вами перед этим. Сможете снова встретить меня на автобусной остановке?

— Я подъеду, — ответил Порот. — Только дайте знать, к какому времени.

Старый черный «Форд» Гейзеля выглядел даже более потрепанным, чем автомобиль Порота. Старик хлопнул машину по ржавому крылу и спросил с ухмылкой:

— Красавица, а? — Он открыл водительскую дверь и осторожно забрался на сиденье. — Дай-ка только мне тут пристроиться… — В то время, как речь Поротов отшлифовалась за годы, проведенные в колледже, Гейзель говорил с неопределенно-деревенским акцентом. Фрайерс заподозрил даже, что старик может притворяться, чтобы произвести на него впечатление.

Он уселся рядом с водителем и ждал, пока тот возился с зажиганием и заслонкой карбюратора. Теперь Гейзель был совершенно серьезен: ему нужно было управляться с машиной, в которую он не до конца верил. Мотор загрохотал, провернулся и заработал. Фрайерс помахал Поротам, улыбнулся Деборе. Стоя вот так перед старым серым домом, который уютно пристроился за их спинами, Пороты казались частью какой-то старомодной картинки. Когда автомобиль развернулся, выезжая на неровную дорогу, Фрайерс оглянулся. Сарр, уже занятый мыслями о каком-то деле, повернулся к полям, а Дебора отошла к крыльцу, но все еще махала рукой. Закатное солнце оказалось практически у нее за спиной и очертило ее полную фигуру: бедро выставлено в сторону, одна нога на ступеньке крыльца. Помахав в последний раз, Фрайерс невольно отметил про себя, что под длинным черным платьем на ней как будто ничего не надето.

Хрясь!

Топор вонзился глубоко в древесину, во все стороны полетели куски коры. Сосна содрогалась, ее ветви тряслись. Дерево было частью Бога, и он ощущал, как оно его испытывает. Но сейчас его занимали другие мысли. Сарр замахнулся для нового удара.

Хрясь!

Он думал о приближающемся лете — и сегодняшнем госте, который вскоре поселится среди них со своими книгами, одеждой и городскими привычками. Правильно ли они с Деборой поступили?

Хрясь!

Оставив топор в стволе дерева, Порот выпрямился, пригладил волосы и вытер пот. Потом задумчиво провел большим пальцем по бороде. Он находился в замешательстве. Видит Бог, они нуждались в деньгах, которые мог заплатить постоялец, с этим не поспоришь. И, как ни отвратительно было брать плату за то, что честный христианин должен бы предлагать гостям бесплатно, они с Деборой сильно задолжали кооперативу, — которым когда-то управлял его отец (это вызывало особенную горечь), — и он не сможет смотреть другим членам Братства в глаза до тех пор, пока все не вернет. Да, деньги определенно пришлись бы кстати. И все же…

Он выдернул топор из ствола, примерился и замахнулся вновь.

Хрясь!

И все же с самого начала затеянное предприятие вызывало недобрые чувства. Он с готовностью — с радостью даже — возвратился к занятию, которое его семья когда-то отринула, и был счастлив отныне называться фермером, землепашцем, работником в Господнем винограднике. Он не мог вообразить другого более честного занятия перед лицом Господа и в собственных глазах: добродетельная и независимая жизнь в союзе с природой. Сувенирная табличка над камином отлично это описывала: Плуг на поле суть самое благородное из древних орудий. Но теперь — хрясь! — придется изменить мечте. Хотя Сарр не хотел признаваться в этом даже самому себе, одна — недостойная, себялюбивая, даже высокомерная — мысль не давала ему покоя: он не хотел становиться владельцем гостиницы. Это было неправильно, унизительно. Им с Деборой придется стать почти что прислугой, деревенщиной, нанятой безбожным хозяином…

Хрясь!

Зря он позволил Деборе его уговорить. Это она придумала найти жильца и уже настаивала, чтобы он подготовил вторую комнату. Именно она убедила его переделать старый курятник в гостевой дом и провести туда электричество («покажи гостям керосиновую лампу, и они развернутся и уедут домой»). Она написала объявление и велела повесить его на доске во Флемингтоне, несмотря на неодобрение других членов Братства, которым подобное занятие казалось происками дьявола.

И вот — хрясь! — плоды ее трудов. Скоро среди них появится чужак, незнакомец, которому непонятна их вера и безразличен избранный ими жизненный уклад. Да, он кажется достаточно вежливым, но в каждом его слове сквозит безбожие, он принес с собой вонь развращенного города, из которого так хочет сбежать. Он уже задал слишком много вопросов. Говорил слишком легкомысленно. Разумеется, он кажется образованным, — в том, что считается за образованность среди мирян, — хвалится даже, что преподает; и Деборе, несомненно, приятно будет иметь еще одного собеседника. Но — хрясь! — как знать, к чему это приведет? Дебора — добрая, богобоязненная жена, но иногда ее женская природа восстает против страха Господня. В одну секунду она ведет себя скромно, в следующую в ней вскипает кровь… Никогда заранее нельзя знать, что она вытворит. Как предупреждал пророк?

Лукаво сердце человеческое более всего…

Хрясь!

Порот знал, что Дебора склонна сходить порой с пути истинного, и этот сладкоголосый учитель мог оказаться самым опасным влиянием. Утверждает, что проведет лето за книгами… От этой мысли Пороту стало не по себе. Он сам когда-то изучал книги, интересовался ими куда больше, чем хотелось бы Братству. У него до сих пор осталось несколько. Он ощущал их колдовское влияние, соблазн мирских знаний, новых идей, приятных уху фраз. Но с Божьей помощью он сумел оставить все это в прошлом. Как много раз говорили ему старшие — до тех пор, пока повторение не стало откровенно утомительным: Библия есть единственная истинная книга. Все прочие ведут лишь к праздности, а та влечет за собой остальные грехи.

Да, за чужаком надо будет приглядывать. Кто знает, что у него на уме? В машине он практически признался, что в его привычке поддаваться любому искушению, какое возникает в его жизни. Как будто пузо не выдавало его с головой! А уж как он смотрел на Дебору…

Хрясь!

Дерево застонало, расщепилось и с грохотом рухнуло на землю.

Старый автомобиль с ревом катился к городу. Гейзель управлял им как кораблем в бурю. Он ехал медленно, вытянув голову на длинной шее далеко вперед, и щурился на дорогу впереди.

— Ну так что, — наконец произнес он, поворачиваясь к Фрайерсу, — что вы думаете о нашем мелком городишке?