Т. Клайн - Церемонии

— Те, что постарше, обычно гуляют сами по себе, — сказал Фрайерс, наблюдая, как пальцы Кэрол ерошат шелковистый мех животного. Удачливый засранец! — Целыми днями охотятся в высокой траве. Наверное, воображают себя тиграми в джунглях. Одна большая серебристая кошка — ты ее увидишь вечером — уходит в леса, как дикий зверь. Сарр говорит, она питается тем, что там ловит.

В это время впереди в дверях показалась Дебора в белом переднике поверх черного платья. Она вынесла на заднее крыльцо большую глиняную миску. На боку у женщины церемониальным мечом висел зловещего вида хлебный нож с узким лезвием. Дебора присела на корточки и поставила миску у своих ног, рядом с другой, поменьше. Нож коснулся пола и сверкнул в лучах закатного солнца. Убрав с лица прядь волос, женщина выпрямилась и помахала гостям, потом запрокинула голову и выкрикнула нечто, звучащее как единое имя какого-нибудь демона:

— Веказарибвада!.. Веказарибвада-а-а-а!

Из высокой травы выскользнули три размытые тени, черная, полосатая и серебристо-серая — Ревекка, Азария и Бвада — и взлетели вверх по ступеням. У одной из них, заметил Фрайерс, в зубах билось что-то маленькое и живое.

Этим вечером город кажется заброшенным. Трехдневные выходные только начались, и даже кое-кто из бедноты сумел сбежать на природу. Оставшиеся сидят в дверях и проклинают жару.

Старика она не донимает. Вообще, он находится в преотличном настроении. Стоя перед зданием, где живет женщина, он тихо что-то напевает под нос.

Солнце склоняется к реке как умирающая роза. Зазубренные тени пробираются все дальше по тротуару. По мере того, как сгущается тьма, Старик один за другим сгибает и разгибает пухлые пальчики.

— Дорогой, ты уверен, что Матфей налил тебе сколько положено?

Сарр оторвался от астрологического прогноза в свежем выпуске «Домашних известий». Полная луна на небе и неожиданные знаки на земле.

— А?

— Матфей Гейзель. Не решил ли старик тебя обмануть?

— Как можно такое говорить о брате…

— Потому что кувшин-то не полный, — продолжила Дебора. — Видишь? Не долито добрых шесть дюймов. — Она показала на кувшин с вином на столе. Внезапно выражение ее лица поменялось. Дебора взглянула на мужа с подозрением. — Ты что, сам к нему приложился?

Сарр нахмурился и вернулся к чтению.

— И что такого? Жара на дворе.

Дебора вздохнула и покачала головой.

— Ведь худо же станет, если ходить под самым солнцем с полным животом вина. Хоть немного для нас оставил, и на том спасибо.

Порот пробурчал что-то неопределенное. Он надеялся прикончить за ужином и кувшин, и то вино, что привезла худенькая рыжеволосая подружка Фрайерса. Братство не терпело пьянства, но оно было не самым серьезным из грехов. Что толку спорить из-за нескольких глотков ревеневого вина? Сарр поднял голову.

— Могу пока ополоснуть зелень, — предложил он. — Или покормить кошек.

Дебора отмахнулась.

— Я уже все сделала. Обед уже почти готов. Посмотри, где там гости.

— Последний раз я видел их снаружи; пытались подружиться с Циллой и Тови. Думаю, она отстала от Циллы — слава Богу, обошлось без царапин — и взялась за Тови. Подняла его на руки прямо как ребенка.

— И он ей позволил?

— Кажется, ему даже понравилось.

Дебора пожала плечами и принялась аккуратно нарезать помидор.

— Из-за этих ее волос он, наверное, решил, что она его мама. Как думаешь, это настоящий цвет?

Сарр улыбнулся. У него было искушение сказать что-то про женщин и кошек, но он придержал язык.

— А вот и она. Чего бы тебе самой не спросить?

Его повеселило, как быстро тема была замята. Пока Кэрол и Фрайерс по очереди уходили в ванную, Дебора крутилась у плиты. Внезапно она остановилась и повернулась к мужу.

— Кстати, ты ничего не забыл? — Она кивнула в сторону крыльца. — Мог бы разобраться со всем до того, как пойдешь мыться.

Сарр поморщился. Пришло время считать жертвы. Он почти забыл.

Фермер со вздохом поднялся с кресла.

— Разумеется. Негоже забывать о мертвых.

Порот толкнул сетчатую дверь и встал на пороге, уперев руки в бока. Кошки теснились вокруг миски с обычным сухим кормом, смешанным со вчерашними объедками; рядом стояла плошка с водой. В следующую секунду два оставшихся котенка, пепельная Дина и угольно-черный Хаббакук, вприпрыжку поднялись по ступеням и присоединились к первым пяти. Бвада подняла серебристую голову и поглядела на них с угрозой, когда опоздавшие втиснулись рядом с ней, потом угрожающе зашипела. Котята не обратили на нее внимания и, кусочек за кусочком, постарались заглотить как можно больше еды, тихонько при этом урча.

Пока они ели, Сарр с мрачным видом принялся за дело. Занятие было не из приятных, хотя выпивка и притупила его чувства. С началом лета кошки завели привычку приносить по вечерам, примерно к ужину, добычу, которую поймали за день: полевок, кротов, землероек, птиц, даже как-то раз притащили тонкого зеленого подвязочного ужа. Вряд ли они считали их едой (хотя Бвада время от времени поедала какое-нибудь из несчастных созданий — как будто она недостаточно толстая!). Обычно трупики выкладывались на кухонных ступенях, где их могли увидеть Пороты. Сарр полагал, что эти приношения являются чем-то вроде дани, своеобразной церемонией.

Сегодня, слава Богу, улов был довольно бедным. Порот нашел только двух пожеванных полевок и почти невидимое в тени у стены, не вполне безжизненное тельце молодой зарянки; одно коричневое крылышко еще слабо трепыхалось.

Хорошо, что Дебора ее не заметила. Как она переживает и заботится о птицах! Сарр нахмурился и осторожно поднял мышей за хвостики. Другой рукой взял зарянку за лапки и подошел к двум мусорным бакам, что стояли возле заднего крыльца. От выпитого слегка кружилась голова, но фермер знал, что опьянение лишь приближает его к изначальной тайне. Порот положил птицу на твердую землю, отвел глаза и раздавил ей череп каблуком сапога. Ему показалось, что мимо его лица к небесам вознеслась крохотная душа.

Поморщившись, фермер поднял крышку ближайшего бака и тут же едва не отшатнулся от поднимающейся со дна вони гниющей плоти. Торопливо забросив три трупика внутрь, он вернул крышку на место. Вся последовательность действий практически без изменений повторялась почти каждый вечер, но Сарр никак не мог к этому привыкнуть.

Прежде чем вернуться в дом, он на секунду прислонился к одному из квадратных белых столбов крыльца и оглядел земли, раскинувшиеся от флигеля до ручья и дальше, до самого леса. Порот часто оставался здесь, на крыльце, особенно в конце дня, и в одиночестве молча смотрел на поля. Это зрелище неизменно его трогало; и, каким бы знакомым ни был вид, Сарр все еще чувствовал себя здесь чужим.