Т. Клайн - Церемонии

Фрайерс смотрел на него с сомнением, как будто хотел задать вопрос, но Дебора его опередила.

— Дорогой, гости, чего доброго, решат, что ты был пьян! — Она опустила глаза. — Разумеется, я-то знаю, что ты и капли в рот не берешь.

Сарр коротко ухмыльнулся.

— Я такого никогда не говорил! Но к тому времени у меня и правда довольно сильно кружилась голова. Ведь я ничего не ел с самого утра, а мне предстоял еще долгий путь.

— Обратно к автобусу? — спросила Кэрол.

— Нет, я продолжил идти на север, пока не вышел из парка. Когда он оказался позади, я повернул на поперечную улицу и стал передвигаться этаким зигзагом от одного берега острова к другому. Я искренне верил, что могу осмотреть каждый квартал. Здесь улицы были еще грязнее, а людей осталось не так много, как раньше. Но в тротуаре зияли такие же отверстия, и из них по-прежнему шел пар, как будто весь город стоял на вулкане. Мое дыхание тоже становилось паром, как у дракона, и когда я проходил сквозь очередное облако, то не мог понять, какая его часть вышла из-под земли, а какая — у меня изо рта. К тому времени я уже устал и проголодался. И, хотя до темноты оставалось несколько часов, солнце уже садилось, и воздух становился все холоднее. Большинство людей вокруг меня были черными или выглядели необычно, и к вечеру начало казаться, что я забрел в совершенно другую страну. Но я препоручил себя Господу и продолжал идти.

И чем дальше я забирался, тем больше черных лиц видел вокруг. Все оглядывались, когда я проходил мимо, кто-то с любопытством, кто-то — с каким-то другим чувством. Я видел, как несколько человек улыбнулись, как будто знали обо мне какую-то шутку, другие же смотрели с ненавистью. Один раз группа детей попыталась не пустить меня на их улицу. Они встали в линию поперек дороги и сказали — если я хочу пройти, то должен отдать им все деньги, точно как короли Иерусалима требовали пошлину с пилигримов. Но, как я сказал, меня не так просто напугать. Их было много, но я был крупнее и знал, что меня оберегает Господь. Я вывернул карманы брюк, чтобы показать, что у меня ничего нет, и пошел дальше. Никто не попытался меня остановить, а я не стал оглядываться. Так и ходил с вывернутыми карманами всю оставшуюся ночь.

— Всю оставшуюся… — Фрайерс недоверчиво уставился на него. — Вы что, провели ночь в Гарлеме?

Сарр пожал плечами.

— Не знаю. Я просто продолжал идти и не понимал, сколько прошло времени. Перестал даже беспокоиться о том, что подумает мать. Знал только, что ночь наступила раньше обычного, у меня нет денег и все вокруг меня безбожное, уродливое и гнусное. Дома выглядели кошмарно, как будто много лет простояли заброшенными, как развалины здесь дальше по дороге, только в окнах горел свет. Магазины были подозрительными и грязными, хотя цены оставались такими же высокими. Меня поразили даже церкви. Они были похожи на магазины: распахнутые двери, афиши на фасадах. Одна называлась «Церковь Пса»… — Сарр содрогнулся. — А люди! Хотелось бы мне их забыть. Они сидели в переулках или на обочинах, а то и спали прямо на тротуарах, а рядом валялись бутылки… Уже почти наступила ночь, холод стоял невыносимый, и им следовало бы возвращаться по домам. Как и мне, но я не думал об этом, пока вокруг совсем не стемнело. Я разглядел на небе несколько тусклых звезд, но их было совсем мало — не то, что здесь. А потом по всему кварталу зажглись уличные фонари. Из-за них вокруг стало еще темнее, и звезды вовсе померкли. Думаю, в то мгновение мне стало совсем одиноко. Я поймал себя на том, что заглядываю в окна домов, мимо которых прохожу, и мечтаю о том, чтобы оказаться внутри, среди людей, какими бы черными они ни были. Внутри было так тепло и светло, особенно по сравнению с улицей, где были только бездомные, полумертвые от голода собаки да замерзшие кошки.

Сарр посмотрел вниз на Бваду, которая свернулась рядом с его стулом и деловито вылизывала пухлую заднюю лапу, растопырив пальцы и распустив блестящие когти. Во внезапной тишине она остановилась на секунду и взглянула наверх, потом вернулась к своему занятию.

— Можно подумать, что она просто добродушная старушка, — сказала Дебора, — но все это только притворство. Я видела, как она порвала руку брату Иораму.

— Ничего серьезного, — торопливо сказал Сарр, заметив беспокойный взгляд Кэрол. — Она не хотела никому навредить, как и брат Иорам. Простое недопонимание, только и всего. Не сошлись характерами.

И все же воспоминания о городе и та старая, глубокая привязанность, которую он ощущал теперь уже почти непроизвольно всякий раз, когда видел кошку, ненадолго отступили. Перед глазами у Сарра была другая картина: крик боли, в лесу стремительно исчезает серая тень, и он бросается сбивчиво извиняться, а брат Иорам яростно глядит, как его ладонь медленно наполняется кровью.

Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено; кто узнает его?

Как прав был Иеремия! Сколь бесконечно загадочен мир и все живущее в нем!

Сарр внезапно осознал, что Кэрол спрашивает что-то о его путешествии, и у него начинается пульсирующая головная боль. Алкоголь понемногу выветривался.

— Больше почти нечего рассказывать, — сказал он, — я не очень много запомнил. Помню драку перед баром и как один мужчина выплевывал зубы, детей, которые бросали игральные кости о стену на детской площадке, помню, как скандалила какая-то пара: мужчина орал на женщину, та орала в ответ, и оба швыряли друг другу под ноги бутылки и, клянусь, самые настоящие лампочки, до тех пор, пока весь тротуар не покрылся битым стеклом. Вы, может быть, скажете, что мне следовало вмешаться, но я придержал язык и продолжил идти на север.

Сарр ненадолго умолк, пораженный яркостью воспоминаний. Он гадал, что думает о нем Кэрол. Покажется ли он ей болтуном или дураком — или праведным героем собственного повествования? В том уголке его существа, где обитали самые темные мысли, некстати зашевелилось пробуждающееся вожделение, но Сарр его поборол.

Кэрол прекратила есть и смотрела на него нахмурившись.

— Не могу поверить, неужели все это произошло накануне Рождества! Это так отвратительно! Где прятались все приличные люди?

— Наверное, по домам, — сказал Сарр. — Я видел только тех, кто остался на улице. И все они казались безумными, и никому не было ни до чего дела. Все разговаривали сами с собой, пели как пьяные, махали руками в воздухе или во весь голос кричали на кого-то мне невидимого. Помню, мимо меня спотыкаясь прошел громадный, как медведь, негр, который разговаривал сам с собой двумя разными голосами. А за ним шел тощий белый мужчина — первый, которого я увидел в этом районе, — он смеялся, тыкал пальцем и делал знаки руками, как на параде клоунов, как будто хотел сказать: «Смотрите, он же псих!» — Сарр покрутил пальцем у виска. — Думаю, второй был куда безумнее первого.