Сергей Савенков - Жизнь номер 2016: Песни девочки не со звёзд [СИ]

Он помолчал и сказал:

— Понимаю. Я ведь не пидор, а в жопу ебут.

И я его понимала, касательно жопы. Навалилась тоскливая жалость, которую я терпеть не могла. Сопереживать или чувствовать, в интернате — гиблое дело. Морду набьют, а тоска тебя просто сожрёт.

Чтобы не дать чувствам шанса, мы поцеловались, а после я сделала это рукой. Так было лучше для всех: ему хорошо, мне не слишком противно.

Потом он ушёл. Я смотрела на Днепр, платиновый под серебристой луной, и тянула старинную песню.

В воздухе мельтешили чёрные тени летучих мышей. Звенели комарики. Девчонки уже наорались, и лагерь затих, лишь изредка подвывала собака по кличке Фиест.

Пела я шёпотом. Когда у тебя нету Родины, и всюду враги, можно только шептать.

Столовую залил утренний свет. Не столовая — солнечный океан!

Радости добавляла еда. Не то, чтобы ячка, сваренная на воде, была очень вкусной, а чай из цикория крайне бодрящим. Просто так мозг реагировал на раздутый желудок и полученные калории.

Стол был рассчитан на шесть человек, но три табурета были свободны. Сидеть со мной были готовы лишь две идиотки — Вика и Света, девчонки из низшей касты.

Я добавляла в стакан из литого чайника, мазала масло и запихивала в себя хлеб. Очень хотелось жрать — не так сильно, как вечером, но всё равно. А еда не желала, чтоб я её съела. В чай я макала сахарную головку, стыренную на кухне, у поваров из-под носа. Сахар не собирался размачиваться и отдавать вожделенную сладость. Зубы скользили по гладкой поверхности — твёрдой, как будто бетон. Странное европейское масло застыло на нёбе и не проглатывалось — остывший чай не спасал.

Через пару столов сидели мальчишки. Их было четверо, но я смотрела на Зюзю — «шестёрку» Антона. Зюзя был угловат и бледен, как привидение, потому в темноте походил на призрака. Но сейчас, когда на худое лицо падал солнечный луч, мальчишка был так красив, что я не могла отвести глаза.

На лоб падала чёрная чёлка. Глаза, словно уголь.

Но, всё равно, что я в нём нашла?

Наверное, всё дело в папе — у него были такие же музыкальные пальцы и точно такие глаза. Мне глаза от отца не достались — они у меня фиолетово-красные, и очень пугают людей.

Потом, не прекращая разглядывать Зюзю, я замечталась о Злате. Девочку-солнце я ни капельки не понимала и не знала о ней почти ничего.

Это мне нравилось. Люди вечно болтают о близости и понимании. Но, как по мне, это только мешает. Если читаешь кого-то, будто открытую книгу, разве захочется с ним переспать? Это ведь тоже, что онанизм!

Надо бы привести себя ТАМ в порядок. Хоть я и светлая… Злата наверняка захочет быть главной. Значит, я буду «её маленькой девочкой», а у них ничего ТАМ быть не должно.

Только, как это сделать? Кругом сотни глаз. А девочки не упустят случая подколоть: «Что, собралась на свиданку или Мурлыка не смог?» В лагере развлечений не много.

Зюзя заметил внимание и показал средний палец. Что-то сказал пацанам, сунул палец за щёку и рассмеялся. Ребята стали подмигивать, а я покраснела. Не выдержав, показала им два средних пальца.

Душа ушла в пятки от страха. Я понимала — они не простят, слишком много в столовой глаз.

Над столами повисла тягучая тишина. Зюзя медленно встал — тишину разорвал противный протяжный звук, ножки тяжёлого табурета царапали грязный бетонный пол. Поманил меня пальцем. Крикнул:

— Если я подойду, пожалеешь!

Я осталась сидеть.

— Ну, хорошо! Ты сделала выбор! — он зашагал по проходу.

Все уставились на меня, ожидая развязки. Будет о чём поболтать вечерком!

А я искала глазами взрослых — понимая, что мне они не помогут. Если не получу сейчас, поймают потом.

Страх проходил.

Надо смириться. Не станет же он меня убивать, в интернате такого ещё не бывало. Даст подзатыльник, ткнёт носом в тарелку. Подумаешь!

Зюзя был уже рядом. Вика и Света заискивающе захихикали.

Дуры! Будто их кто-то тронет! Иногда мне казалось, что на дно жизни попадают не зря.

Ни слова не говоря, Зюзя схватил табурет за железную ножку. Размахнулся…

Время застыло. В мельчайших подробностях я видела сколы на лаке дощечек, царапинки на болтах. Видела угол занесённого над моей головой табурета. Убийств раньше в лагере не было, но всё происходит когда-нибудь в первый раз.

Табурет приближался, а я не могла шевельнуться.

Вдруг Зюзя слегка покачнулся, и табурет изменил направление движения. Прошёл у виска, врезался в стол и свалился в проход. Полетели осколки посуды, забренчали упавшие ложки. Я инстинктивно зажмурилась.

— Мику не трожь!

Я открыла глаза.

Зюзя стоял на коленях, уткнувшись в Светины бёдра. Над ним возвышался Мурлыка.

Он меня спас! Спас жизнь!

Всем и всегда на меня было плевать. И вдруг, теперь…

Меня охватило новое странное чувство. Грудь и живот заполнило тёплое облако.

Зюзя поднялся, пихнув Свету в грудь и сказав: «Отвали!» Повернулся к Мурлыке.

— Не твоё дело! Не лезь!

На лице у Мурлыки не было страха.

— Мика мой друг. Я за неё умру. И убью… — он процедил последнее слово сквозь зубы.

Зюзя взглянул на меня, как бы решая, стою ли я его беспокойства. Я с удивлением увидела страх в его чёрных глазах.

Но почему? Он трус от природы или знает, что Мурлыка не врёт?

Остальные мальчишки не спешили лезть в сомнительную заварушку, понимая, что рейтинг опустится независимо от исхода.

— Решил умереть? Это можно! — Зюзя достал выкидуху.

— Стiй! — по проходу бежала Злата. — Nie ruszaj się!

В дверях появился Семёныч. Уперев руки в боки, Зюзя украдкой убрал нож в карман.

— З глузду з'їхав? — Злата отвесила оплеуху.

Зюзя стоял, как нашкодивший школьник. Приближался Семёныч — стук каблуков в тишине.

Антон гулко загоготал, показывая своё отношение. Все подхватили, узнав, как реагировать на скандал.

— Якщо ти ще раз доторкнешся до Мiкi— вб'ю! — Злата схватила Зюзю за шею, пониже затылка, и придала ускорение: — Вали!

— Что тут происходит? Котя? Опять?

— Так… Посуд розбився, — Злата взяла Семёныча под локоток: — Підемо!

Новый взрыв хохота прокатился по залу. Шоу всем очень понравилось.

— Быстро заткнулись, и жрать!

Ребята притихли.

— Ну а ты, больше не бедокурь!

Пара ушла, а у меня по рукам и ногам потекли волшебные тёплые волны.

Злата! Она за меня вписалась!

Жизнь на глазах превращалась в сказку. Я была никому не нужна, и вдруг…

Злата! Но почему?

Стало казаться, что всё вокруг — сон. Сейчас зазвенит под подушкой мобильник, вернётся тоска и унылые будни.