Елена Булганова - Западня [litres]

– Сарна, прошу, прости меня. Но еще в детстве я встретил ту, что стала для меня целым миром. И полюбить другую я не в силах…

Он не договорил, а Сарна уже стояла на ногах. Лицо ее, только что пылавшее от собственных смелых планов, смертельно побелело, в глазах плескались обида и гнев. Она силилась заговорить, наконец ей это удалось.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше? – Ее голос звучал ровно, отстраненно. – Разве ты не замечал, что происходит со мной? Разве у бессмертных нет понятия о чести или хотя бы о сострадании?

Орлик тоже поднялся, крайне растерянный. Он чувствовал себя виноватым, но не в том, в чем его обвиняли: лишь сегодня открылись его глаза. Это и попытался объяснить:

– Сарна, пойми: если бы я не полюбил еще в детстве, то навсегда остался бы одинок. Потому что не умею понимать любовные знаки, такой уж уродился…

Пару секунд девушка, тяжко переводя дух и сжимая кулачки, вглядывалась в его лицо, потом крутанулась на пятках и бросилась прочь.

Стоит ли удивляться, что после всего пережитого за последние два дня мне приснился кошмар? Хотя начиналось все просто замечательно: мы с Сашкой шли по какой-то поляне, путались босыми ногами в изумрудной траве, держались за руки, дурачились, толкались плечами, как в детстве. И что-то билось у меня в волосах, я сперва решила, что это запутавшийся жучок, и попыталась нащупать его пальцами. Но обнаружила нечто воздушное, закрепленное на прядях. Фата? Ого, да на мне подвенечное платье, кипенно-белые волны стелются по траве. Я хотела спросить Сашку, что это значит, мы что, женимся? Но тут услышала стоны и сдавленные крики прямо у себя под ногами.

Саня куда-то исчез, я опустилась на корточки и развела траву руками. Там была огромная дырища в земле, укрытая решеткой с крупными ячейками, в нее я и заглянула. Слабо освещенный туннель уходил вниз на многие метры, может, километры. Но для моего зрения словно не стало границ: я отчетливо видела далеко внизу другую такую же решетку, а за ней – запрокинутое лицо девочки, той самой. Она ничуть не подросла, только личико осунулось, глаза глядели вверх с тоскливой надеждой. А потом она закричала:

«Мамочка, умоляю, вернись за мной! Освободи меня, мне так тяжело!»

В панике я схватилась за решетку, собираясь вырвать ее и прыгнуть в лаз, что-то завопила в ответ – и проснулась.

В комнате царил полный мрак, мне показалось, что уже давным-давно ночь, – и я в ужасе ощупала себя, втянула ноздрями воздух. Вроде все в порядке, просто задернуты шторы, очень плотные, – мама приобрела их из-за светлых питерских ночей, не могла спать при свете. Я обняла коленки и задумалась: после сна многое стало в моей голове на свои места.

Вдруг я осознала слова Артура, сказанные Сашке: «Скорее всего, ты погибнешь». Конечно, этот тип мог и сгустить краски, но что, если нет? И тут кое-что мне сделалось ясно про себя: прежде я переживала только из-за собственных проблем и даже не задумывалась, какая опасность может грозить моему другу. Да где вообще была моя голова?!

Так, рассуждаем спокойно. Нужно немедленно вывести Сашку из игры, просто уйти, где-то спрятаться до того момента, как Артур встанет на ноги. А Сашка… так будет правильнее, нам все равно не быть вместе.

Но куда мне податься? Ответ родился сам собой: нужно пойти к Инге Конрад. Она наверняка разрешит пожить у нее, ведь мы с ней не совсем чужие: из одного народа плюс подруги по несчастью. Сестра и подавно возражать не станет. Кстати, Убивающая взглядом лучше кого-либо сумеет защитить меня… ну, если захочет, конечно. А Сашке я завтра же позвоню, но скажу, к примеру, что уехала к отцу, чтобы меня не искал. Если сунется к Инге – а он наверняка сунется, – она легко его отошьет.

Исполненная решимости, я быстро оделась и даже собрала в рюкзак кое-какие вещи: ввиду вечной переполненности моего шкафа кое-что хранилось в мамином. На цыпочках вышла в прихожую. В гостиной горел свет настольной лампы, значит, Сашка спать не лег. Но тихо, никаких звуков. Я задергалась: как уйти, не убедившись, что с другом все в порядке? Подошла к двери, приоткрыла на ладонь, заглянула. Дятлов спал прямо за столом, уронив голову на какую-то им же и расчерченную бумажку, – фломастер все еще был зажат в левой руке. Бумажка навела меня на мысль, что нельзя уходить без предупреждения, еще решит, что все проворонил и меня похитили.

Я на цыпочках вернулась в мамину комнату, нашла у нее в столе ручку и стопку принтерных листов, размашисто написала на одном из них:

«Саша, прости, но я ухожу по своей воле. Ты мне все равно помочь не сможешь, только сам пострадаешь. Не ищи меня, пожалуйста. Богдана».

Уф, аж взмокла, пока написала пару фраз. И плакать ужасно захотелось. Тихонько хлюпая носом, я наколола листок на свободный крючок вешалки, в темпе натянула одежду и выскользнула на площадку, не забыв сперва послушать, нет ли в парадном каких подозрительных звуков. Кажется, все спокойно. Не вызывая лифт, я помчалась вниз по лестнице, глотая слезы.

Конечно, я не собиралась носиться по городу в темноте, нарываясь на неприятности, хоть и не поздно еще было, и центр освещен на совесть, и до общаги – быстрым шагом минут пять. А главное – луна, она сияла, как прожектор, никогда прежде я за ней такого не замечала. Но все же я решила вызвать такси, вот только сперва отойду немного от дома, чтобы видеть наши окна. Обнаружив, что меня нет в комнате, Сашка наверняка начнет включать по всей квартире свет, и это будет для меня сигналом делать ноги.

Над входом в парадное ярко и весело горел фонарь на выгнутой ножке под старину, его близнец расположился на воротах, оба прекрасно справлялись с освещением двора. За железной оградой дома сновали по улице люди, я слышала их оживленные голоса и совсем не боялась. Пошла на детскую площадку, устроилась на тех же качелях, где днем сидела Кимка, и вызвала такси. Может, диспетчер и удивилась такому незначительному расстоянию, но бодро сообщила, что машина будет через пару минут. Я убрала телефон и уставилась через ограду в ожидании света фар.

Фонарь на арке калитки вдруг мигнул, на мгновение ослепив меня темнотой. И тут же загорелся вновь. Но мне показалось, что я успела заметить нечто, темную тень конусовидной формы, медленно проплывшую мимо ворот. Я заметалась взглядом, отыскивая то, что меня напугало. Кажется, во дворе все нормально, но вот на улице явно что-то происходило. Светящиеся витрины магазина и банка напротив нашего дома отражали картины какой-то битвы, словно бы там затеяли свару гигантские мотыльки. Я слышала вроде как шорох огромных крыльев и тихий утробный вой.