Джон Ширли - Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

Феликс решил, что заклинание лучше произнести на английском, и перевел гимн под номером 93:

Феликс долго отрабатывал распев, добиваясь, чтобы он зазвучал в точности как у американских индейцев — то есть как во всех когда-либо просмотренных им ковбойских фильмах. Заснул он в три утра. Проснулся как с бодуна. Дверь в квартиру стояла открытой, на губах запеклась кровь, но Феликс Рамирес богатым воображением не отличался.

В знаменательный день все, что можно, пошло не так. Кто-то запер студию; где ключ, никто не знал. Потом никак не включался кондиционер. Потом мистеру Серлингу понадобилось уйти на другую площадку, и его пришлось прождать невесть сколько. Ряды претендентов на роль адских тварей редели. Пробы были назначены на три. В шесть тридцать наконец-то открыли гримерку. Феликс приставал ко всем и каждому с рассказами о своей новообретенной религии. Чернокожий охранник всем своим видом давал понять, что такими байками сыт по горло. Белая секретарша явно заинтересовалась сексуальной магией. Еще двое будущих вурдалаков признались, что обрели просветление не далее как в том же месяце. Один проникся идеей НЛО, второй нес какую-то чушь насчет сакрального крика.

И снова задержка. От пасты все лицо онемело; а теперь еще и голова слегка кружилась. Феликс понятия не имел, что такое «шалфей предсказателей», но зелье оказалось явно адским. Аж на хавчик пробило. В голову разные крейзовые мысли лезли. «Знаешь, будь я под кайфом от этой дури, я б и впрямь себе зубы повыдергал. Эх, клево было бы, прям как приход. А интересно, китаезы, они на вкус как китайская кухня, нет? А мне ведь не слабо хоть до неба допрыгнуть. А в Хуане Ротосе небось от человека, почитай, ничего и не осталось. Держу пари, черви эту кладбищенскую землю всю обгадили. И теперь на мне трупаки вместо одежды. А вот взять бы да заявить Роду Серлингу: „Предаю вас на одобрение Эйхорта!“ Эх, жрать-то как хочется. Не надо было выкидывать ту пиццу, ее бы приправить земелькой, небось пошла бы на ура. Кстати, а не куснуть ли белую секретаршу?»

Феликс встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Он ощущал себя все более странно. Хуан небось собрал целую ораву рассерженных молодых мексиканцев опробовать эту штуку, а потом порезвиться малец на каком-нибудь пижонском кладбище для белых. Скажем, на Форест-Лон — вот он, символ прогнившей насквозь белой Америки! То-то ребят небось переклинило! Феликс вдохнул поглубже. Надо сесть и сосредоточиться на заклинании. А то в комнате как-то слишком светло, как-то слишком жарко. Восемь остальных парней, загримированных под вурдалаков, начинали действовать ему на нервы. Хотелось на них запипикать.

Еще два вурдалака свалили нафиг. Сквозь открытые двери было видно: встала луна. Индейцы-отоми верили, будто луна когда-то ничем не уступала солнцу. И тогда солнце бросило луне в лицо кролика. Все кратеры, куда сунулись астронавты, — прямое оскорбление луне. Луна наделила плотью червей, и черви стали людьми. Дело людей — отомстить за оскорбление, нанесенное луне. Посланник луны выставлял всех прочих богов на посмешище. Дело людей — продолжать в том же духе. Феликс зажмурился. Луна призывала его. Отомсти за меня! Кровь крови просит!

Вошел мистер Серлинг в сопровождении своего дюжего телохранителя-датчанина. Феликс подпрыгнул и заявил, что сейчас споет.

— Что этот комедиант вытворяет? — спросил Серлинг.

Все слова словно бы поперепутались. Начинался распев на английском, а перешел во что-то другое. Телохранитель заслонил Серлинга.

— Если это рекламный трюк, то крайне глупый.

Феликс чувствовал: руки его растут и удлиняются. Все-таки надо было сделать разрез для хвоста. Теперь больно будет. Охранник выронил комикс. Один из вурдалаков вопил что-то насчет космических братьев.

А запахи! Все помещение провоняло отвратительным смрадом живых тварей, жарких и блестяще-пахучих, как солнце. Как Тонатиух! Наглое солнце, враг тысячеликой луны. Феликс схватил за руку почитателя космических братьев. Дернул посильнее. С первого раза оторвать не удалось, со второго — получилось. Кровь крови просит! Он принялся выжимать руку, точно тюбик с пастой. Прямо к себе в рот. Что за божественный вкус! Вот только зубы подкачали. Белые, прям как солнце. В грудь впилось что-то горячее. Это охранник в него выстрелил. Серлинг орал; дюжий блондин заталкивал босса в лифт.

— Предаю тебя на одобрение Эйхорта! — завопил Феликс. — Ты вступаешь в пределы между субстанцией и тенью, между материей и идеями! Я заношу тебя в каталог под буквой «С» — съесть!

И тут глазам Феликса открылась она — та самая громадная трещина в мире. Вот она, граница между субстанцией и тенью, между материей и идеями. Феликс видел нагуалей и земли грез. В трещину уводила длинная лестница из оникса или обсидиана — она принадлежала и одновременно не принадлежала пространству. Охранник швырнул в Феликса пистолетом. Да что козлу примерещилось — тут ему что, сериал «Облава» {63} 63 «Облава» (Dragnet) — американский радиосериал о приключениях бесстрашного детектива лос-анджелесской полиции сержанта Джо Фрайди и его сотоварищей, чрезвычайно популярный в 1949–1957 гг., с Джеком Уэббом в главной роли. Впоследствии был экранизирован как в виде телесериалов, так и в виде полнометражного фильма. , что ли?

Феликс понимал: пора навести порядок. Эти люди просто дезориентированы.

— Нинойоалитоатцин иник негуатль иник чикнаухтопа! Нимоквеквелоатцин Ниехорт! Yo es Nyarlathotep-Metzli! Я — Праотец Червей! — заорал он.

Никто не поклонился. А должны бы! Насмешник Моквеквелоатцин некогда научил червей ходить, чтобы высмеять богов. Религия — это черный юмор такой. Феликс кинулся на визжащую секретаршу. Ухватил ее за пухленькие, как тамале {64} 64 Тамале — древнее мексиканское блюдо, приготовленное на пару: толченая кукуруза вперемешку с фаршем и перцем, обернутая кукурузными листьями. , щечки. Засунул их к себе в рот. Ее вопли перешли в хохот.

Теперь Феликс видел сквозь землю, как будто и пол, и почва превратились в прозрачнейший хрусталь. Он видел Эйхорта: разбухший белый футбольный мяч на крошечных ножках. Вурдалаки кормились плотью. При каждом движении Эйхорта по Лос-Анджелесу прокатывались бессчетные землетрясеньица. Эйхорт вздрагивал — и сотрясалось все тихоокеанское побережье. В желеобразной массе открылись глаза — и взглянули на Феликса с такой любовью, какой он не знавал со времен смерти матери.