Джон Ширли - Черные крылья Ктулху • 2 [Восемнадцать историй из вселенной Лавкрафта] [сборник]

Реджи взял меня за руку (нет, ничего такого между нами не было, никогда не было) и повел прочь из бара, но вышли мы не на знакомую улицу, нет, а куда-то совершенно в другое место. Я готов это признать, потому что перед вами в основном домыслы, гипотезы и выдумки, а я всего лишь второстепенный поэт («Мои девяносто девять читателей круче, чем ваши девяносто девять читателей!»), и у меня это все не слишком хорошо выходит; мне даже не следовало бы рассказывать эту историю, но «спасся только я один, чтоб возвестить» {69} 69 …«спасся только я один, чтоб возвестить»… — цитата из библейской Книги Иова (1: 15), повторяемая четырежды разными вестниками. ; так что, повторюсь, я готов признать, что отсюда и до самого конца за последовательностью трудно уследить, в повествовании появляются лакуны и временами даже я (и прежде всего я) и понятия не имею, что и почему происходит, ибо сам я был немало сбит с толку, когда мы вышли из дверей бара не на улицу, но в некое темное место, притом холодное — в смысле, стоял же солнечный субботний июльский денек, так? Я был одет не по-рабочему — сандалии, синие джинсы, футболка с надписью «Grateful Dead». И вот внезапно вокруг ночь, зима. Дыхание вырывалось изо рта облачками пара. Руки и ноги обжигало холодом. Реджи завернул меня в одеяло и усадил возле пузатой печурки; сверху светила одинокая голая лампочка. Казалось, мы просидели там очень долго, будто бы провели вместе несколько месяцев, и он успел стать (и каким-то образом я знал об этом, словно уже побывал на его выставках) не знаменитым поэтом или драматургом (и в пику своим теперь уже покойным родителям не сертифицированным бухгалтером или менеджером в Кей-Марте), но весьма эксцентричным художником, о чьем таланте знали немногие избранные, который оказал мне честь и пригласил в свою студию в наспех обустроенном промерзлом амбаре где-то в глуши, во тьме, вдали от городских огней. И там я долгое время позировал для портрета, будущего шедевра, который во всей полноте явил бы ничего не подозревающему и по большей части не заслуживающему этого миру страсть и мрачную мудрость Реджи.

Глаза мои приспособились к освещению. Я различал повидавшие виды деревянные стены, высокие балки, хлипкий пол с темными щелями. Реджи сидел на высоком табурете, а мольберт с холстом был повернут от меня в сторону, чтобы художнику хватало света. Он рисовал и рассказывал, будто продолжая долгий разговор, помнившийся по какому-то сну, от которого я очнулся лишь наполовину. Реджи рассказывал, что в Королевстве Черного Стекла грядет катастрофа. В Чаще Лезвий собралась вражеская рать, затаился страшный недруг повелителей, которым он, Реджи Грэм, преданно служит, — Часового Короля и его супруги, Стеклянной Королевы. И уже совсем скоро этот недруг, Человек с Сотней Ножей, поведет свою армию в атаку, захватит Черный Стеклянный Дворец, разобьет все в дребезги, и страшные смертоносные осколки разлетятся в разные стороны и пронзят бесчисленное количество миров, существующих повсюду во тьме.

Подразумевалось, что именно миры света, миры, в которых встречались колледжи, частные средние школы, бары, Кей-Марты и прочее, — именно они не имели значения, были иллюзиями, просто снами, от которых я, позируя Реджи для портрета, лишь отчасти пробудился.

Пока он говорил, я встал и подошел взглянуть на портрет. Вот он я — в правом нижнем углу, примостился в маленьком круге света возле дровяной печурки. Реджи нарисовал и себя — сидящего за мольбертом и пишущего картину. Переводя взгляд с холста на его лицо и обратно, я не мог не заметить, что он действительно казался ужасно старым, но не иссохшим и слабым, нет, больше похожим на какого-нибудь бессмертного героя из популярного фэнтези, который веками сражается с магами и демонами, закаляясь, становясь все более заскорузлым и невероятно могущественным, эдакий гибрид Гэндальфа и Арагорна с маленькой примесью геймановского Песочного человека. Я рядом с ним на картине выглядел моложе и худее, чем был, казался очень слабым и уязвимым — бросались в глаза копна непослушных каштановых волос, нарочито выделенные круглые очки, тонкий острый подбородок, бледный лоб, широко раскрытые глаза. Теперь-то я понимаю, что не мог спросить его: «Это я или Гарри Поттер?» — потому что тогда книги о Гарри Поттере еще не были изданы.

Я ни о чем не спросил Реджи, просто стоял там и наблюдал, как он выписывает детали в верхнем левом углу — один темный мазок поверх другого, образы, которые я едва мог различить: Король с чуть светящимся циферблатом вместо лица (стрелки на нем показывали без минуты полночь), подле него Стеклянная Королева, черная и блестящая, а на зубцах ее короны, словно звезды, мерцают искорки света; позади них и чуть ниже, в середине картины зловещий Человек с Сотней Ножей (они крепились к двум поясам, напоминавшим патронташ) собирает свои войска в Чаще Лезвий.

На этой картине было много чего еще, но я не могу ни объяснить это, ни описать. Там изображался целый мир, гораздо более реальный для меня тогда, чем полузабытый сон об улицах, школах, барах, универмагах и прочем.

Я понял окончательно и бесповоротно, осознал всем своим существом, что Реджи Грэм всегда был гением из числа тех, кто призван пробуждать нас для настоящего мира, истинного царства, и, поскольку ему это удалось, больше ничто не имеет значения и никогда не будет иметь значения.

Так мне хотелось бы верить. Но помните: это все домыслы и ложь.

Какой я после этого сумасшедший? Может, и сумасшедший, ведь я не сказал: «Эй, Реджи, погоди-ка, это ж ты сам уже совсем слетел с катушек. Втащил меня в это… или врисовал? Врисовал в рисунок (уловили шутку?) — в свой личный психопатический вымышленный мир». Возможно, иные измерения и миры и существуют, но он же не рассчитывал, что я поверю, будто там живут стеклянные люди, встречаются волшебные королевства, чащи с листьями-лезвиями и создания, напоминающие шахматные фигуры, эдакая помесь «Алисы в Стране чудес» и «Властелина Колец» под кислотой и с (как мне скоро предстояло выяснить) существенным садомазохистским подтекстом?

Нет, я просто стоял там, а Реджи все объяснял и объяснял, с такой страстью, так убедительно, что я чувствовал, будто сам тысячу лет прожил в мире Черного Стекла и лишь иногда в неприметном обличье выбирался в мир света, чтобы завербовать нового, не обязательно горбатого помощника (элементы питания не прилагаются).

Но кто знает, разве не может абсолютный гений быть абсолютно сумасшедшим?

В это я не верю. Ни во что это не верю.

Так что это всего лишь предположение: Реджи рассказывал мне все это, а потом оторвался на минуту от портрета, чтобы показать черный стеклянный кинжал (похожий на те обсидиановые ножи, которыми ацтекские священники вырезали сердца жертв) и объяснить, что Человек с Сотней Ножей не всемогущ и не совершенен, пока у него всего девяносто девять ножей и недостает вот этого самого; и вдруг я услышал громкий шум, позади в темном углу амбара что-то громыхнуло, меня схватили со спины, развернули, и я оказался лицом к лицу с помесью гигантского насекомого и голого красного мужчины с поблескивающей кирпично-красной кожей. Многочисленные конечности этого существа хлыстами мелькали в воздухе, так что невооруженным глазом и не уследишь. Мне было больно, я падал, меня резали на куски, а Реджи Грэм вопил: