Аарон Драйз - Падшие мальчики

Трубы в стенах застонали. Что-то метнулось в тени.

— Думаю, тебе любопытно, что все это значит. Кое-что мы узнаем позже. Кое-что ты и сам поймешь. Все просто! Но я честный человек, а значит, покажу тебе на примере. Чтобы ты знал: я не шучу.

Гай Напье содрогнулся, затем расслабился и вздохнул.

— Маршалл, ты — часть великого ритуала Прощения. Я — его творец, а ты — моя жертва. Не первая и, я надеюсь, не последняя. Ха! Нам не дано знать, да? Но я поработаю с тобой так, словно ты — последний. Приложу все усилия. Должен признать, Маршалл, ты явился неожиданно. Блин! Я мечтал об этом, но никогда не думал, что это случится. Не надеялся. Мы обсудим это позже. Уверен, тебе будет интересно, и, как честный человек, я открою тебе правду, хотя о многом ты предпочел бы не знать. Истина разобьет тебе сердце. Но опять же, в этом-то вся суть.

Напье улыбался ему секунд десять, затем дернулся, весь — зубы и морщины, одна рука легла на грудь, поглаживая майку. Новая судорога.

— Он услышит твой зов, Маршалл, твою сирену. Точно услышит.

Напье побарабанил пальцами по колену и замер, обмяк в шезлонге. Когда он снова заговорил, его глаза были закрыты, а лицо устремлено к потолку:

— Он отвернулся от меня, забыл мое имя. У Него есть на это право, Маршалл. Я сам сжег мосты, признаю. Но Он не сможет игнорировать тебя.

Напье поднялся на ноги, сложил шезлонг, прислонил его к стене, действуя умело и отрешенно, затем пересек комнату и остановился у матраса слева от лестницы, недалеко от места, где Сэм снял футболку и показал им свое «дерево». Напье схватился за матрас и отодвинул его вправо — колючая проволока наверху натянулась. Осколки витражного стекла отлетели от стены, брызнули на цементный пол.

Маршалл увидел дверь.

Он попытался сглотнуть. Не вышло. Маршалл думал, что влаги в организме совсем не осталось, даже чтобы вспотеть.

Напье казался таким высоким и неуклюжим — с бычьей шеей и пивным животом, распиравшим майку. Улыбнувшись Маршаллу, он толкнул дверь. Она открылась, и в пурпурный воздух поднялось облачко пыли. Напье щелкнул костяшками и запел:

— Как же больно, поверьте, как страшно признать, время стерло мой Эндсвилль — в самом сердце США…

Он шагнул в соседнюю комнату, растворился во тьме.

Дом стонал на ветру. Колючая проволока, обвивающая матрасы, подрагивала.

Маршалл попытался стряхнуть шок и снова задергался в путах. Веревки не поддались. Он выпрямился, когда на пороге комнаты снова появился Напье. Похититель двигался спиной вперед, и разглядеть то, что он за собой тащил, не получалось.

— …здесь тоска и болезнь ждут за каждым углом, старых улиц изгиб не узнает никто — мир безумных бродяг, что презрели закон…

Гай Напье приподнял и втащил в комнату инвалидную коляску. Она зацепилась за порог, и ему пришлось повозиться, чтобы ее освободить. Рукоятки оплетал скотч, к колесу деревянным колышком была прибита карта — королева червей. Она щелкала о спицы.

Щелк-щелк-щелк-щелк.

— …пусть шар-баба танцует со мной, этот город мне больше не дом.

— О боже. — Слова сорвались с губ Маршалла, когда Напье развернул коляску одним движением запястий. Карта оторвалась, спикировала на пол и легла лицом вниз. Подвал наполнил запах немытого тела и экскрементов.

Маршалл не мог сказать наверняка, сколько лет этому бедняге, но густые волосы на голове и крепкие мышцы подсказывали, что обнаженному человеку, привязанному к коляске, вряд ли больше двадцати пяти. Он выглядел старше из-за покрывавших тело пурпурных синяков. Правая рука оканчивалась почерневшим обрубком — вероятно, его прижгли. Ножи разных размеров торчали у человека из груди под странными углами, их рукоятки дрожали с каждым хриплым, протяжным вздохом. Губы мужчине отрезали. Два зуба вырвали. Из верхней десны торчал гвоздь — шляпка упиралась в окровавленные ноздри. Сосков, век и кожи на лбу не было: их срезали, быстро и неумело. На животе и бедрах блестели скрепки, превращая кожу в кошмарную мозаику. Последняя ужасающая деталь: голову обнаженного человека, который, вероятно, был куда моложе, чем показалось на первый взгляд, оплетал венец из колючей проволоки.

Маршалл видел все и в то же время ничего не видел.

Перед глазами возникали отдельные образы. Бесстрастные, беззвучные кадры. Какой-то грайндхаус. Что-то запрещенное, преданное забвению, и не зря.

— Как я уже говорил, — начал Напье, — мы тебя не ждали. Еще не закончили с этим парнем. Думаю, ты бы хотел с ним познакомиться. Его зовут Брайан. Ему двадцать два. Вот бы мне его годы!

Двадцать два. Возраст отпечатался в мозгу Маршалла.

Фильм продолжался.

— Мы подобрали Брайана совсем недавно, среди ночи, на мосту неподалеку отсюда. Излюбленное местечко для парочек. А еще едва не схватили его подружку. Она японка, да, Брайан? Маршалл, говорю тебе, они пускают в страну кого ни попадя, даже австралийцев. К несчастью, она сбежала. Удрала, как крыса по трубе. Это случилось… неделю назад? Может, позже. Время в этом подвале течет по-другому, не так ли, Брайан?

Новая судорога.

— Извини, Маршалл. Брайан не слишком разговорчив. Я вырезал его язык. Съел его. Горькота.

Напье улыбнулся, каждая его морщинка и вена казались дорогами в никуда. Его лицо — хищный тупик, тоннель, глотающий людей, обрывающий их жизни, крадущий будущее. Лицо вдоводела.

— Простите, — бросил он, упруго шагая к ступенькам. — Скоро вернусь. Не пытайтесь сбежать, слышите?

Сказав это, Напье скрылся под лестницей.

Брайан забыл, что значит жить без боли и связно мыслить. Он еще помнил, как когда-то — совсем недавно — был счастлив и гордился собой. Но эти дни миновали, и воспоминания звенели у него в голове, как монетки в копилке. А может, он это все придумал. Трудно сказать.

Он приходил в себя и снова отключался, совершенно не контролируя процесс: его нервная система сжалилась над ним, в отличие от его похитителя. Иногда Брайан падал в обморок, когда становилось совсем плохо. Чаще ему не везло и он оставался в сознании, наблюдая за распадом собственного тела, дыша его вонью, чувствуя всю его боль.

Разорванный на куски, превращенный во что-то мерзкое. Чудовищное. В версию себя, которая хотела лишь одного — умереть.

Брайан лишился глаза, и теперь мир скрывала мгла. Она напомнила ему о тумане, а туман — о доме, его доме в Норт-Бенде. Брайан вспомнил детство, возможно собственное.

Прятки.

«Убийство в темноте» [5].

Игры с братьями, с друзьями, с Дженн.

Дженн.

Он все еще различал ее в этой мгле. Карие глаза. Улыбку. Она носила слишком большую худи, чтобы скрыть свое тело. Брайан ненавидел эту ее привычку, ведь Дженн такая красотка. Он видел ложбинку между ее грудей однажды вечером, после того как они играли в теннис на приставке. Брайан завелся так, что после, ночью, передергивая, думал только о Дженн.