Аарон Драйз - Падшие мальчики

Маршалл смотрел, как Сэм наблюдает за ним, выжидающе наклонившись вперед, следит широко распахнутыми глазами, полными надежды и такими же темными, как у Напье. Жуткое сходство с отцом. Еще страшнее было то, что в изгибе скул Сэма, в рыжеватом оттенке его волос Маршалл мог видеть Клэр.

(У тебя нет сына.)

(Я… я…)

(Скажи это. У тебя нет сына. Скажи это, или он тебя ударит.)

(Давай, Маршалл.)

(У меня нет сына.)

— Однажды, когда ты был маленьким, — начал Маршалл напряженным, но ровным голосом.

— Насколько маленьким?

— Четыре, может пять.

— Круто!

От этого восклицания у Маршалла по спине побежали мурашки. Волоски на коже вздыбились.

— Тебе было пять, и мы с мамой отвели тебя в школу в первый раз. Я приготовил завтрак.

Маршалл все еще помнил этот запах. Кисло-сладкий. Он проник в подвал вместе с воспоминанием, как призрак, но затем изменился — превратился в мускусную вонь секса, жаркого пота и спермы Напье, размазанной между ногами его жены, в месте, которое он сам целовал тысячу раз.

— Завтрак, — продолжил он. — Яичница с беконом. Тебе она всегда нравилась.

— Правда? — улыбнулся Сэм.

— Ага. Ты ел ее словно в последний раз в жизни. Мазал ее кетчупом, а это не нравилось твоей маме. Из-за сахара. Но тогда она сделала вид, что не заметила. Потому что это был твой особенный день.

Клэр улыбалась поверх чашки с кофе, пар вился в утреннем свете. Ее глаза сияли. Она была счастлива и горда.

— А что потом, папа?

Папа.

Вопрос поблескивал когтями и острыми крысиными зубами.

Маршалл откашлялся, боясь, что нарастающий внутри крик вырвется и выдаст его.

— Мы посадили тебя в машину. У нас была старая «Хонда-Сивик». Все, что мы могли себе позволить тогда. Твоя мама еще не нашла постоянную работу, а у меня еще не было связей в видеоиндустрии. Я прыгал с места на место. Но мы всегда старались, чтобы ты получал то, что хотел. Желали, чтобы ты был счастлив, Ной.

Слова срывались с губ так легко.

— Это был твой первый день в школе, неполный. Мы проехали через парадные ворота. Ной, ты взглянул на большое здание впереди и запаниковал. Ты был в ужасе. Начал кричать! Мы никогда не слышали, чтобы ты так шумел. «Пожалуйста, мамочка, папочка, не бросайте меня! Не бросайте меня!»

Маршалл потерялся в воспоминаниях. Они сочились из него, как гной из раны. Дарили облегчение.

— Это был один из самых трудных дней в нашей жизни. Как для родителей, я хочу сказать. Мы оставили тебя с одним из учителей, хотя ты кричал и плакал, и чувствовали себя предателями. Но иногда мамам и папам приходится делать такие вещи. Делать больно тому, кого любишь.

Маршалл закашлялся. Он чувствовал во рту горькую, липкую кровь. Инфекцию.

— Когда мы ехали тебя забирать, мы словно шли на казнь, чувствовали себя ужасно. Оказалось, что зря: когда мы приехали за тобой, ты выбежал к нам с широченной улыбкой на лице. Боже, ты сиял, как солнце. Тебе понравилось в школе. Вы рисовали и пели песни. Столько страданий из-за ничего.

Маршалл чувствовал пустоту. Он сгорбился в кресле: гной вышел.

Сэм улыбнулся со слезами на глазах и ушел наверх. Он вернулся через пять минут со стаканом воды и двумя тостами с маслом. Маршалл пил так быстро, что вода забрызгала его лицо, глотал пищу так жадно, что у него началась икота. Казалось, он никогда не ел ничего вкуснее.

Желудок заныл. Это была приятная боль.

Сэм стоял в центре подвала, волосы отливали алым в свете лампочки. Маршалл тревожно наблюдал за ним. Мальчик раскачивался из стороны в сторону, довольно долго. Минуты тянулись, полные напряжения, как в тот день, когда Маршалл и Клэр ждали конца первого школьного дня Сэма.

«Нет, не Сэма», — подумал Маршалл и испугался.

Ноя. Ноя, черт побери.

— Ты видел мои шрамы? — спросил Сэм, обхватив руками грудь.

Маршалл кивнул, медленно и уверенно.

— Это сделал Мужчина. Сначала он просто пугал меня, когда я был ребенком. Мы были одни в доме, только я и он, и поздно ночью, когда я засыпал, он прокрадывался в мою комнату и забирался в шкаф. Сидел там и рычал. Так все началось. Однажды я сидел в гостиной наверху, смотрел мультики… Мне всегда нравился «Дорожный бегун». Он выключил электричество, и я остался во тьме. Я боюсь темноты. Однажды он замотался в простыню и притворился призраком. Гонялся за мной с ножом по всему дому. Я хотел выбежать на улицу, но он запер двери. Мне было так страшно. Я обмочился. Думаю, мне было восемь. Он нашел меня под маминой кроватью, вытащил за лодыжки. Я не знал, почему он так меня ненавидел. Не думаю, что я был таким уж плохим.

Маршалл пытался не заплакать.

— Тогда он в первый раз порезал меня. Это не прекращалось. Никогда. — Сэм все обнимал себя, поглаживая пальцами худые предплечья. — Он резал там, где никто не видел, и всегда перевязывал меня, чтобы кровь не выступила на рубашке. Я никогда не ходил на физкультуру, потому что он поговорил с директором, объяснил ей, что у меня кожное заболевание. Думаю, ему поверили. В девятом классе я хотел рассказать учительнице, но не смог. Не знаю почему.

Сэм закрыл глаза и повернулся к свету.

— Уже начало седьмого. Мне нужно собираться в школу. — Он направился к лестнице.

— Ной?

Сэм обернулся:

— Да?

— Можно тебя кое о чем попросить?

Ты слишком торопишься, Марс. Все испортишь.

— Конечно. Ну, смотря что ты попросишь.

Маршалл открыл рот и подождал, пока появятся слова. Выговорить их было очень трудно.

— Ной, уже седьмой час, значит, солнце встало, да?

— Да.

Не подозрение ли проскользнуло в усталом голосе мальчика? Вторая часть просьбы съежилась на языке Маршалла. Он сдался.

Но Сэм уже все понял. Подросток схватил один из матрасов в правой части комнаты и бросил его на пол. Недовольно звякнула колючая проволока. Пыль хлынула Маршаллу в рот. Кактус упал на кучку земли, рядом с перевернутым горшком. Осколки витражей усыпали цемент, блестящие и бесцветные.

Он увидел окно.

Пусть и недостаточно большое, чтобы мужчина мог из него выбраться. Стекло, покрытое потеками грязи, изрядно запылилось, но утренний свет все равно пробивался внутрь. Солнечный луч упал в комнату и дотянулся до противоположной стены, сияя на закрытой двери, за которой держали Брайана.

Представшая перед глазами картина была прекрасна.

— Итак, есть Джем, Скаут и Дилл. Мы знаем, что их мир скоро изменится. И Страшила играет в этом главную роль, да? [12]Да, ребята?

Класс спал с открытыми глазами, школьники сгорбились на стульях. Те, что еще не спали, уже утратили интерес. Мистер Торнхилл, учитель с заячьей губой, монотонно вел урок, скрипя по школьной доске маркером.

Скрип-скрип-скрип.

Урок литературы. Сэму она никогда не нравилась. Ему вообще не нравились школьные предметы, кроме, возможно, драмы. Он любил притворяться кем-то другим. У маленького школьного театра, с тяжелым занавесом и кипой декораций в углу, была своя атмосфера. Сэм хотел получить роль в выпускном спектакле, но боялся, что это будет мюзикл.