Литтмегалина - Гнилое яблоко

– Не буду портить сюрприз, – ответил Отум, и было в его голосе что-то нехорошее.

Я не понял, что именно не так, просто ощутил. Тонкая нить между мной и Отумом лопнула, и я не стал его расспрашивать.

Мое сознание плыло по холодному воздуху, словно медленный плот. Порой деревья, обступающие меня, вытягивались до самого неба, и их стволы казались стеблями неведомых растений, среди которых я брожу, крошечный, как муравей. Все еще эти бесконечные сумерки вокруг, но для меня они обернулись тускло мерцающим сиянием, меняющим, стоит мне моргнуть, цвет с фиолетового на лиловый.

(я бы побежал прочь, прочь, прочь отсюда, и повезло бы не растерять себя по дороге. Зачем я остаюсь?)

(Восторг слияния… растворяться, пока не исчезнешь совсем)

(здесь невозможно исчезнуть)

Отум скрылся из виду, затем окликнул меня, и фиолетовый сумрак разорвался в тающие клочья, когда моих ноздрей коснулась эта вонь – сладковатая вонь крови и смерти, такая густая, что казалось, ей можно наесться – на всю жизнь сразу, никогда потом не заставишь себя проглотить ни крошки. Огоньки побежали по нервам, и я согнулся, чувствуя, как на лице, руках и внутри живота расцветают звезды…

– Все в порядке, – успокаивающе сказал Отум, хотя, конечно, это было не так.

Я распрямился. У меня дрожали руки, когда, стянув с шеи и сжав обеими руками фонарик, я включил его и провел тонким лучом по земле. Ноги в разбитых ботинках, на подошвах густо налипшая грязь.

(брызги разлетающейся земли; точно маленький взрыв)

Я знал этого парня, конечно, знал. Луч скользнул по его ногам, обтянутым черной тканью, и остановился на кармане.

(внутри мятая обертка с остатками растаявшего шоколадного батончика; откуда я знаю об этом?)

Его пальцы спокойно лежали на бедре. Каймы ногтей ярко красные. На запястье красная нитка, повязанная на манер браслета.

(я вдруг осознал, что скребу свои руки, по которым расползается жжение)

Я высветил с полдесятка порезов выше по руке, добавивших новые дыры к рукаву ободранного черного свитера, должно быть, на многих кустах оставившего свои нити. Черные дыры и красные дыры, и красные пачкают собой черные.

– Хватит, – пробормотал я, отводя луч фонарика. – Не хочу на это смотреть.

Меня мутило, и я не мог избавиться от навязчивого ощущения боли – не физической, не душевной, скорее, фантомной.

– Второй дальше, – сказал Отум. – Еще краше первого. Повсюду шоколад, – он рассмеялся. – Догулялись. Говорили им матери – много сладкого вредно.

Отума, казалось, забавляла ситуация.

Я развернулся и поспешил обратно. Как мог я оставить Миико одного? Ослабшего, спящего, беззащитного. Я готов был бежать сломя голову, но Отум сжал мое предплечье, заставляя меня остановиться.

– Спокойно… Я не думаю, что им помог кто-то больше, чем они помогли друг другу.

Уже стемнело настолько, что я едва видел его лицо. Меня душило отвращение.

– Что ты имеешь в виду?

– Они сами покромсали друг дружку. Их же собственными ножами.

– Ты не можешь быть в этом уверен.

– Ха. Мне хватило духу рассмотреть картинку повнимательнее. Они схватились, как бешеные собаки. Второй еще пытался уйти… но с такими ранами далеко не убежишь.

– Почему они это сделали?

– Кто знает, чего голубки не поделили, – Отум равнодушно пожал плечами. – Их личное дело.

Я покачал головой.

– Нет, Отум, что-то заставило их. Это место опасно. И мы так далеко от выхода.

– Мы скоро уходим. С нами пока не случилось ничего по-настоящему ужасного. Всего-то несколько безобидных странностей.

– Безобидных ? Отум, ты псих? – изумился я. – Ты посмотри, что происходит с Миико!

– Миико… ах да, – ухмыльнулся Отум, и его острые клыки влажно сверкнули в темноте. – Все время Миико. Ты уверен, что он не закончил бы так же и где угодно еще?

– Нет, – резко ответил я.

– Откуда ты знаешь?

– Я знаю его.

– Ты не знаешь его, – перебил Отум. – Ты не знаешь, на что он способен. Ты не знаешь, что происходит с ним сейчас и что произошло ранее.

– Отум, почему ты…

Он прижал ладонь к моей щеке. Я ощутил шероховатость и теплоту его пальцев, мягко касающихся моей кожи, легкие уколы кончиков его ногтей. Среди бесчисленных призраков Долины прикосновение Отума было настолько настоящим, что дух захватывало.

– Но тебе здесь нравится, несмотря на чувство опасности, да? – спросил Отум. – Признайся. Голоса, заставляющие тьму звенеть. Возбуждение, рассеянное в воздухе. Нравится, – он улыбнулся, по-кошачьи сузив глаза, и его взгляд скользнул ниже по моему лицу. Мои губы приоткрылись. – Только вслушайся. Разве не чудесно?

Так я мог бы сказать о нем самом – разве не чудесно? Я смотрел в его глаза и покорно вслушивался. Долину наполнял шепот. Силуэты деревьев растворялись в темнеющем воздухе. Жутко, и в то же время по-своему красиво.

Думаю, каждый человек хочет двигаться, двигаться без остановки, постоянно разгоняясь, преодолев ограничения физических законов и собственного тела. Не это ли желание движет бродягами, вроде Отума? Когда их душа хочет взлететь, их ноги уносят их прочь. И все равно от земли не оторваться. Блуждай хоть вечность, жажду полета не утолить.

Но здесь я летаю, над Долиной. Потому что оболочка тела уже не способна удержать душу, и она, отделившись от меня, поднимается в черное беснующееся небо. И терзает меня уже не тоска по невозможности полета, а холодный страх, что, когда моя душа возвратится, она обнаружит, что оставленное тело теперь занято кем-то другим.

Об этом я думал, глядя в лицо Отума.

– Отум, я все еще не понимаю, с чем мы столкнулись, но что это способно навредить нам, я не сомневаюсь. Как тем двоим…

Я снова подумал о куске шоколада в красном гробике из шуршащей бумажки. Я мог бы проверить… но даже если действительно обнаружу остатки шоколадки в кармане покойника, что это докажет? Или что опровергнет?

Отум пожал плечами.

– Я контролирую свою голову.

– Если из твоей памяти выпадают какие-то минуты, уже нет.

Он отступил от меня в темноту.

– Я скоро вернусь. Мне нужно забрать свою вещь, если мы хотим поскорее отправиться к выходу.

– Нет, не уходи, – возразил я с такой горячностью, какой сам от себя не ожидал.

– Ты вроде хотел убраться отсюда пораньше?

– Ты не можешь идти сейчас. Дождись рассвета.

– В чем дело, детка? – фыркнул Отум. – Я большой мальчик и не боюсь темноты.

– Просто… – я не знал, как, избежав потока сарказма со стороны Отума, объяснить свой страх отпускать его в ночь, чтобы он снова прошел мимо изрезанных тел, прямо сквозь завитки витающих над ними предсмертных мыслей.

– Просто что?

– В ночное время нам следует держаться вместе. Идем скорее. Мы не должны оставлять Миико так надолго. Если он проснется и обнаружит, что нас нет поблизости, он очень испугается.