Литтмегалина - Гнилое яблоко

– Почему ты так дышишь?

Он взглянул на меня как на незнакомца. Лицо бледное, измученное, разомкнутые губы синие от холода или удушья, или от того и другого сразу. Хотя Миико протаскивал воздух в горло с жадностью, судорожными рывками, это очевидно не помогало, и его золотисто-карие глаза почти лезли из орбит. Я беспомощно наблюдал, не имея понятия, что мне делать, чтобы помочь ему. Прежде приступов удушья у Миико не случалось.

– Миико, что…

Поднявшись на четвереньки, он отполз от меня, шатаясь, поднялся (мой взгляд застрял на его грязных коленках) и обхватил пальцами шею.

– Не трогай меня, – произнес Миико взволнованно и почти с испугом.

Я и не собирался. Мне не хотелось прикасаться к нему, даже просто разговаривать с ним, потому что он перестал быть тем, кого я любил, и кто-то чужой, выгонять которого у меня не было сил, теперь занимал его тело. Или, может, сам Миико стал мне чуждым до такой степени, что я перестал его узнавать.

Миико убрел за ограду из лысых кустов, где мог задыхаться в свое удовольствие,

(он дышит как собака, забавно)

и, стоило мне шелохнуться, вонзался в меня полным ужаса взглядом, отчего я чувствовал себя педофилом, затащившим за гаражи маленькую девочку.

– Поговорим, когда придешь в себя, – сказал я ровным голосом.

Раньше я не позволил бы себе валяться, слово дохлая кошка на обочине шоссе, но голова, тяжелая как камень, тянула меня вниз. Странное же выдалось утро… все пропитано ожиданием: возвращения Отума… и не только. Я попытался свернуться поудобнее. Плывущий надо мной туман накрыл меня, как одеяло. Он был белым и мягким, словно вата, но холодным и мокрым. Мимо меня прошли чьи-то ноги, и снова, и снова, много людей, чьи разговоры были расплывчаты, точно рисунок, нарисованный акварелью на салфетке. Тихие голоса не побеспокоят меня; пусть эти люди идут себе дальше, а я лежу здесь. Каждый на своем месте. Покой в несопротивлении, да?

– Эфил.

– Пожалуйста, оставь меня в покое. Не трогай меня. Не трогай меня, – издерганные обороняющиеся интонации.

– Эфил…

Зеленая дешевая обивка гостиничного дивана. Я сижу в уголке. Чашка остывшего чая на низком столике, и я – просто от нечего делать – опускаю в мутную жидкость пальцы. Облизываю их, ощущаю вкус горечи. С дверной ручки свисает табличка: «Если вы хотите, чтобы в вашей комнате убрались, пожалуйста, оставьте эту табличку на двери снаружи». Мне все еще страшно, но слез уже нет. Внутри все болит, и чтобы отвлечься, я думаю о мороженом. Его мягкость. Его сладость и холод…

Сладость

(хочу снова услышать ту песню по радио. Такой нежный голос… но в нем есть что-то порочное. Что-то, что заставляет меня замереть, от чего по спине пробегает холодок. У этой женщины рыжие волосы, я уверен)

и холод.

– Эфил, ну, пожалуйста… Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста, ну пожалуйстаааааааа….

Последнее слово превратилось в стон боли. Я открыл глаза, и спросонья мне померещилось, что вокруг сумерки. Во рту стоял маслянистый вкус чая, от которого пощипывало язык. Миико звал меня? Я поднялся, но слишком резко. В глазах потемнело, и я снова упал. Сидя на земле, с минуту я ждал, когда очухаюсь окончательно. Миико нигде не было видно. Кусты, за которыми он прятался от меня раньше, выглядели покинутыми и несчастными.

Я все-таки поднялся. Ослабшее тело казалось мягким, как губка. Я попытался окликнуть Миико и обнаружил, что у меня нет голоса. Сколько я спал? Плотные низко нависающие тучи сплошняком закрыли небо (будто потолок из тяжелых свинцовых пластин), и меня действительно окружал сумрак. Даже предположить не могу, сколько сейчас времени…

– Миико! – прокашлявшись, позвал я, но он не откликнулся также, как я, когда он звал меня.

С мокрых веток капала вода. Медленно отделяющаяся от ветки капля с искрой тусклого блеска внутри… недолгий полет… кап, она исчезла в траве. Мокрый холод на моей щеке… я прикоснулся к лицу, чтобы стереть катящуюся каплю, и обнаружил, что кожа суха. Я заморочено помотал головой. Капающие звуки исчезли. Все оставшееся казалось реально существующим, но что в принципе можно считать «существующим»? Я скучал бы по реальности, но не помнил, какая она.

Как же странно, утомительно странно вокруг. Эти ветки, как паутина; и серая трава, проросшая на камнях. И тонкие нити, медленно тянущиеся сквозь меня.

Где же Миико? Я не мог вообразить причины, заставившей его уйти. Разве Долина не пугала его? Так зачем ему блуждать в одиночестве?

(теперь ты пугаешь его больше; люди – зло, ты разве не знал?)

Я остановился при виде Отума. Он стоял спиной ко мне, скрестив на груди руки, неподвижный, как манекен. Неизвестно, где он бродил все это время, но его одежда была грязной и мокрой. Сквозь липнущую к коже ткань футболки я заметил, как напряжены мышцы его плеч и спины, и желание окликнуть его у меня не возникло.

Затаив дыхание, я инстинктивно ощупал карманы, пытаясь отыскать что-то для защиты. Камень. Поразительно, он все еще здесь. Я вспомнил яркие точки веснушек на бледном лице девушки из магазина. Если бы она решилась раскрыть личность нашего спутника, мы с Миико бы не оказались в текущей ситуации. Мои пальцы погладили шершавую поверхность камня. Мой единственный настоящий друг.

« Кто знает, когда еще пригодится. Но с кем – можно предсказать ».

Медленно я достал камень из кармана и сжал его в кулаке. Когда тишина невыносимо затянулась (Отум знал о моем присутствии; я знал, что он знает), я спросил:

– Что ты сделал с Миико, Отум?

Он тяжело, с неохотой, развернулся, и одновременно я начал отступать от него крошечными, медленными шагами, зная, что как только я побегу прочь от него, он бросится за мной.

– Ничего такого, детка, о чем тебе стоило бы волноваться, – Отум улыбнулся, но его глаза остались холодными и матовыми. Лицо твердое как лед, со вмерзшей в него улыбкой. Заточенные клыки острые, как у хищного животного. – Рано или поздно он окажется там, где должен быть. Все идет по плану.

– Плану? Значит, ты затевал все это с самого начала?

– Может быть. Уже ни в чем нельзя быть уверенным, так?

– Так, – я пристально всмотрелся в его глаза, но не выдержал и отвел взгляд. – Но зачем?

– Тебе выпала честь стать частью ритуала, – Отум неспешно шагнул ко мне.

– Какого ритуала? Отум, да что это за хрень сектантская?

Он не слушал меня, продолжая:

– Гордись собой.

– Горжусь, уже. Издалека. Не приближайся ко мне.

Отум расцепил руки, и я увидел нож, который он прятал на груди. Кончик этого ножа я однажды уже ощутил на своей шее, но тогда все было не всерьез, а сейчас игры закончились. Мне стало нестерпимо грустно. Шоколадки съедены, но фантики от них остались, и вы еще ответите за каждую. Какую-то секунду я удерживал Отума взглядом, затем он рывком оказался рядом со мной – как призрак, вдруг возник в одном шаге от меня, хотя только что нас разделяло десять. Его пальцы стиснули мое плечо, и тогда я ударил Отума камнем наотмашь и побежал.