Литтмегалина - Гнилое яблоко

Часто, когда я смотрел на фотографию, мне становилось грустно от того, что Нана так серьезна.

(И вот теперь я вижу, как она улыбается, и мне хочется кричать)

Я вдруг всхлипнул, делая шаг к ней.

– Нана… Нана… не исчезай… это я, Эфил.

Ее улыбка стала шире. Она подняла руки и заправила пряди кудрявых растрепанных волос за уши.

Я прошептал, опускаясь на колени:

– Это я… только я немного вырос. Ты же узнаешь меня, Нана? Я твой брат…

Я потянулся к ее лицу, но мои пальцы не ощутили ее кожу. Ни холода, ни тепла – ничего, только ночной воздух. И затем темнота поглотила синий свет.

Я остался один, с бешено бьющимся сердцем, дрожащий и вздрагивающий, стоящий на коленях в луже дождевой воды с торчащими из нее бесцветными травинками. Вдруг обмякнув, я завалился на бок, едва ли не в лужу. Приподнялся, сместился в сторону, оперся на ладонь. Я знал, здесь должно быть что-то, и, трясущейся рукой вытащив из кармана фонарик, включил его. Тонкий луч скользнул по поверхности лужи, окрашивая воду тусклым золотом. Нана… ее бумажные глаза посмотрели на меня из кружка света. Фотография покачивалась на поверхности воды, поблескивая каплями, которые скатились в лужу, когда я потянул карточку за уголок. Положив фотографию на колени, я накрыл ее ладонью.

Я чувствовал, что мой мозг разделяется на мельчайшие части. Нана… я вдыхал тяжело, с болью. Она была старше меня на три года. Мы всегда гуляли вместе, но в школу по утрам сестра уходила одна и одна шла обратно. Там идти-то было пять минут… Она всегда возвращалась вовремя.

Но однажды не вернулась совсем.

Мама пошла за ней в школу, но там услышала, что Нана сегодня пропустила занятия.

Через четыре дня среди бетонных блоков на пустыре нашли несколько детских пальцев и стопу, отделенную на уровне щиколотки. Мне не стали рассказывать об этом.

(о том, что сделали)

Как-то я подслушал разговор соседей… они говорили что-то про осколки бутылочного стекла под кожей.

(может, мне только показалось, что я слышал про стекло; лучше, если мне послышалось, но это стекло изрезало всю мою жизнь)

Я побежал прочь, не готовый услышать что-то еще.

Отец всегда любил Нану больше, чем меня. Но мне было все равно, потому что я тоже любил ее больше, чем его, говорившего про меня, что я, как дурачок, вечно витаю в облаках. Так что мы были квиты.

После того, как Нана

(была убита)

пропала, мой отец стал очень мало разговаривать, а моя мать начала очень много смотреть телевизор. Однажды я вышел во двор и увидел Миико из соседнего дома, копающего палкой землю. Он был угрюмый, маленький и глупый, и никогда не интересовал меня прежде. Но в то утро я сказал ему:

– Я тоже один. Давай поиграем вместе.

Спустя несколько месяцев мой отец покончил с собой.

Я снова на земле. Трава под щекой. Единственное утешение, единственное настоящее ощущение в этом смутном, расплывающемся мире. Нет сил подняться, да и не хочется. Лежать под колышущимся маревом, но не качаться вместе с ним. Хочу уснуть, крепко, без снов, от которых я устал… так устал… Не понимаю, что творится здесь, и почему я оказался втянут в эту историю. Сколько можно меня мучить? В этой жизни я уже пережил слишком много мерзостей.

На секунду возникло чувство падения. Мои обмякшие мышцы даже не отреагировали, хотя обычно это ощущение заставляет дернуться всем телом. И все; я лежу, растекшийся лужей, как жидкость; даже если это будет стоить мне жизни, я останусь лежать. Отум шляется где-то поблизости. Какая разница. У меня нет сил убегать, в любом случае. Я щелкнул по кнопке фонарика, пряча себя в темноте.

(он сошел с ума, нет, это вообще не он, он никогда не станет убивать меня, я знаю)

Хватит.

Сплю.

« Нашел тебя. Нашел тебя ».

Его голос, монотонно повторяющий одну фразу, пропилил плотную стенку кокона моего оцепенения. Я открыл глаза, увидел синеву ночи, осознал: «Отум», и вжался в землю, как испуганный зверь. Но это не поможет: даже если Отум не увидит меня, он уловит дрожь моего страха и по ней сможет меня отыскать. Я слепо нашарил фотографию Наны и аккуратно убрал ее в карман. Потом попытался нащупать на земле укатившийся фонарик, смутно ощущая близость Отума – и Отум, сволочь, ударил меня ножом.

Боль была одуряющая, словно на руку плеснули кипятком. В первую секунду я даже не понял, что случилось, и дернул рукой, раня себя еще больше. Мой крик прозвучал в ночи, как вопль тоскующей птицы, и следом раздался смех Отума. Я ощутил тепло его тела поблизости.

– Попался. Неужели ты верил, что сможешь убежать от меня?

Он рассмеялся снова, тихо, визгливо, радуясь моей боли, а я даже шелохнуться боялся: он пронзил мою руку насквозь, держал ее между землей и рукоятью ножа, на которую давил с такой силой, что у меня перед глазами запрыгали алые точки.

– Какая наивность. Не я, так кто-то другой тебя поймает. Мы повсюду. На что ты можешь надеяться? Прими смерть.

– Иди ты, – выдохнул я и, неуклюже извернувшись, пнул его. Он дернулся. От жуткой боли в руке я, кажется, закричал снова, но нож выскочил из раны, и, свободный, я вскочил на ноги.

Где он? Где же он? Все мне заслоняли багровые пятна. Моя кожа была холодной, но кровь на ней – обжигающе горячей. Своим преобразившимся слухом я улавливал звук, с которым капли ее, моей крови, падали на землю, и где-то – близко, но в параллельном мире – дыхание Отума. Но я не мог понять, с какой стороны ждать нападения, потому что моя голова едва соображала.

(тогда беги, недоумок)

(но я боюсь повернуться спиной к нему, даже когда точно не знаю, где он)

Молния прошла по небу, как трещина, и во вспышке желтого света, сквозь пятнистый багровый занавес, я увидел силуэт Отума. И сразу он ударил ножом, целясь мне в живот. Я отшатнулся, едва не падая на спину, и в эту секунду тишину вокруг нас разбил удар грома.

– Отум…

Он ударил. Я увернулся, но он успел задеть меня.

– Хватит! – закричал я.

Мое тело стремилось замедлиться, отчаянно отказываясь верить, что Отум действительно

(убивает меня)

нападает на меня. Но Отум это делал, верил я или нет. Молния, выпад ножом, гром. Я пятился. Снова молния, тускло, далеко; выпад; ветки позади меня, мешающие отступлению. В ушах с каждым ударом сердца взрывалась кровь. Гром. Я неуклюже перешагнул ветки, едва удерживая равновесие.

– Боишься, маленькая сучка ?

Очень.

Когда Отум снова попытался атаковать меня, я изо всех сил ударил его по запястью своей правой, продырявленной насквозь. При этом я едва не прикончил себя самого болевым шоком, но мне удалось выбить нож, и тот упал в траву. Я рухнул на колени в судорожных поисках, и сразу твердое колено Отума врезалось мне в лицо. Я перевернулся, как щенок, которому дали пинка, и рухнул на спину. Голова запрокинулась, и я увидел переплетающиеся друг с другом ветки, неоном сияющие в темноте.