Литтмегалина - Гнилое яблоко

Бреду не зная куда, в смутной надежде, что Миико выйдет мне навстречу. Глупо. Должен что-то делать, но опять ни идей, ни воли. Только тонкий ручеек невнятных мыслей. Впрочем, мысли – это хорошо, даже здорово. Скоро у меня не будет и их.

(так думай, думай, думай)

Возникая в моей больной голове, слова звучали приглушенно, едва возможно расслышать. Долина вокруг меня дремала. Она ощущалась живой и злобной, даже сквозь сон наблюдающей за мной враждебным взглядом. Рассматривала меня каждой песчинкой под ногами; на кончике каждой ветки невидимый глаз. Даже это блеклое пятно, притворяющееся солнцем,

(солнца нет здесь, оно выше, в настоящем небе, над этим белым маревом, накрывшим Долину, как крышка)

смотрит на меня. Я нравлюсь Долине таким? Окровавленным и грязным, с воспаленными глазами и волосами, полными прутиков. Нравлюсь, я уверен. Вызываю у нее желудочные брожения. Она готова заглотить меня на завтрак. Уже тянется ко мне большой вилкой. Я едва не рассмеялся от этой мысли, но сдержался, помня, что лучше не дергаться – станет еще больнее. Ну же, признайся себе, пока тебе весело: «Ты стал уязвимее. Даже сейчас… на свету… чувствуешь, как собираются тени вокруг».

Где там шляется Отум? Раньше мне не приходило в голову, но те… двое… они действительно убили друг друга? Или Отум убил их? Я так запутался; не знаю, кому и во что верить. Отум говорил, что его заводит близость смерти… тогда происходящее здесь должно вызывать у него сучий восторг. К сожалению, я лишен возможности сесть и спокойно обсудить с ним, планировал ли он резню заранее или же решение прикончить нас пришло к нему спонтанно, вдохновленное свежим воздухом Долины.

Я остановился, чтобы потереть глаза. Их нестерпимо жгло, и иногда я чувствовал, как из-под раскаленных век вытекают слезы. Это все пыль, проклятая пыль. Она настолько мелка, что ее невозможно рассмотреть в воздухе, но, вдыхая ртом, ощущаешь ее пресный вкус, с каждым днем все более отчетливый. Я закрыл глаза – под веками белым-бело, как засыпано снегом. И затем медленно проявились красные капли…

Я почувствовал его секундой раньше, чем обернулся. Позвал по имени, но он побежал прочь, и лишь покачивающиеся ветки там, где только что он стоял и смотрел на меня, подтверждали, что я действительно его видел.

– Миико, остановись!

Он удирал со всех ног. Я слышал ужас в его дыхании, когда догонял его, проламывая колючие, норовящие ударить в лицо ветки. Мои пальцы скользнули по его руке, холодной и мокрой, как дохлая рыба, но не смогли удержать его.

– Миико, да не будь ты… – взорвался я.

И, нагнав, толкнул его в спину.

На секунду меня ослепила собственная боль. Затем я осознал, что нависаю над Миико, вжимая его в землю. Из-под моей раненой ладони по его полосатому свитеру растекалось пятно крови. Маленький гаденыш, пытался сбежать. Мне хотелось ударить его так, чтобы больше он с места не сдвинулся. Ударить… Когда я смотрел на его беззащитный затылок… когда я слышал его хрип… когда я ощущал, как приподнимается его спина в судорожном дыхании… мне представлялось, как я беру его за волосы и бью лицом о жесткую землю, пока не разобью в фарш его нос и губы. Мышцы в предплечьях судорожно дернулись…

Я посмотрел на свои пальцы (черные кончики грязных ногтей и красные заусенцы) и медленно втянул в себя воздух. Затем отпустил Миико и встал, глядя на его распростертое тело. Я просто не мог поверить, что эта секундная злоба была моей.

Миико поднялся с сонной невозмутимостью, выдающей его богатый опыт переживания подобных ситуаций. Он столько раз валялся на полу, получая пинок за пинком. Казалось, сама привычность ситуации, даже если совершенно отвратной, подействовала на него успокаивающе, и сейчас он смотрел на меня невозмутимо, с неясным узнаванием. Попроси я его назвать мое имя, он едва ли бы справился. Я догадывался, как он рассуждает: «Нет смысла бежать, раз все равно догонят. Посмотрим, что будет дальше».

Сейчас, наконец разыскав Миико, я обнаружил, что мне нечего ему сказать. Поэтому просто произнес:

– Ты должен идти со мной.

Миико молчал. Я уже решил, что не дождусь от него ни слова, когда на его бледном заострившемся лице возникла ехидная улыбочка, и он сказал:

– Да? А ты уверен, что знаешь, куда идти?

Все получалось совсем не так, как нужно. Я должен спасать его, но он не выглядит нуждающимся в спасении. Скорее уж как человек, раздраженный попытками уличного торговца всучить ему ненужную вещь. На щеке у него краснел длинный порез. Может быть, он налетел на ветку. Или это работа Отума.

– Отум сошел с ума, – объяснил я.

Новая ухмылочка Миико не понравилась мне еще больше предыдущей. Никогда прежде он так не улыбался.

– Не сошел, – спокойно возразил Миико. – Он просто один из них. Он безоговорочно в своем уме.

Я слушал его, превращаясь в ледышку изнутри. «Безоговорочно». С каких это пор Миико использует подобные словечки? Я заглянул в его глаза, и он ответил мне пристальным насмешливым взглядом.

– Я… – пробормотал я. – Ты… – и на этом мои жалкие попытки закончились.

– Довольно, – перебил меня Миико. – Теперь каждый сам по себе, – на его гладком, перламутровом, как внутренняя поверхность раковины, лице появилось задумчивое выражение. Затем он все-таки сказал: – Ты можешь пытаться бежать, но это практически бесполезно. Он не отпустит тебя. И не только он. Не верь в безлюдье. Они повсюду. И каждый из них опасен… даже те, которые не злы. Сегодня особенный день. Ты знаешь, что за день?

– Нет.

Миико безразлично кивнул.

– С высокой вероятностью, этим вечером ты умрешь. И я тоже. Мы должны быть принесены в жертву. Есть лишь один способ спастись – найти то, за чем он пришел сюда. Оно – источник. Источник должен быть уничтожен… но я не знаю, как это сделать.

Я чувствовал, как по моему лицу растекается выражение непонимания.

– Как я могу найти то, за чем он пришел? Разве Отум не забрал это с собой?

– Это оно его забрало, – возразил Миико и неспешно побрел сквозь заросли прочь от меня.

Мне хотелось сказать ему что-нибудь… чтобы он ответил мне так, как ответил бы раньше – с его неуверенными интонациями, с его косноязычием. Но я только спросил:

– Ты видел Белую Женщину?

– Нет, – Миико остановился, но не развернулся ко мне. – Только девочку, Элейну.

– Где она?

– Спряталась, – ответил он, помедлив. – Она все время поблизости. Сбивает меня с пути…

– Как сбивает с пути, Миико?

– Куда бы я ни шел, я прихожу к колодцу… он там, в лесу. К востоку от деревни. Но мне не нужен колодец. Я не она.

(как ты можешь быть в этом уверен, Миико?)

Он оставил меня одного. Некоторое время я тупо пялился ему вслед. Затем медленно осмотрелся. Когда еще я чувствовал такую растерянность? Каждую мою мысль немедленно обволакивал белый туман, в котором она теряла четкость. Да, я могу вспомнить карту, нарисованную на листке из блокнота, квадратик за грядой домов, который Отум пометил крестиком. Вероятно, там располагалось то, что он искал в Долине. То, что непременно должно быть уничтожено, если верить Миико. Но что мне карта, когда я не имею понятия, где нахожусь? В какую сторону ни посмотри, все одинаковое. Серые деревья, серая земля и серое небо поверх. Я снова потер воспаленные слезящиеся глаза. Миико сказал, что сегодня мы умрем. Неприятно признавать, но, возможно, так оно и будет.