Литтмегалина - Гнилое яблоко

(Ну же, иди)

Я прижал к груди свою несчастную израненную руку, поддерживая ее здоровой. Боль была сильной, но пульсация в ране замедлилась. Надо все-таки обмотать ладонь чем-то. Ага. Приложу подорожник, и все заживет.

(я не знаю, куда мне идти. С тем же успехом – нулевым – я могу просто оставаться здесь)

(но кто-то же знает)

Кто-то… как бы мне отыскать его среди тысяч других?

Я двигался вперед упрямо и бездумно, надеясь уловить чью-то уверенность среди растерянности и страха – моих или меня окружающих. В страшилках рассказывалось, что в Долине обитают призраки. Может быть, они пьют энергию из нас, живых, иначе как объяснить, что они становятся сильнее, в то время как мы слабеем и слабеем. Они больше не таились, говорили все одновременно и громко, и их голоса смешивались в утомительный гул.

(черный провал, он был, я еще помню)

(заберите меня отсюда)

Даже если я расскажу, мне никто не поверит.

До чего же сложно думать. В голове клубится туман, но это, наверное, хорошо, потому что в своем отупелом состоянии я даже боль воспринимаю приглушенно. Будто она и не моя вовсе.

«Ты веришь в эту историю о богине?» – отчетливо донеслось до меня.

По-настоящему отчетливо. Слишком реально на этот раз. Неужели… люди? Мне кричать «ура»? Я мечтал повстречать настоящих людей среди этой пустоты… но теперь уже нет.

«Надо же людям как-то объяснять существование этого места».

«Ты хитрый человек. Какой вопрос не задай, никогда не получишь прямой ответ».

Голоса приближались. Я оглянулся и увидел двоих, шагающих в моем направлении. Мне припомнились еще недавно услышанные от Миико слова: «Они повсюду». Тогда я усомнился, что кроме нас троих в Долине физически присутствует кто-то еще. Также Миико упоминал, что они опасны. Теперь я верил ему. Я попятился к кустам, с громким шорохом сминая ветки. Присел на землю, пригнулся, притворился невидимкой. Двое приближались… Я затаил дыхание.

Они должны были заметить меня: лысеющие кусты не лучшее укрытие. Но не замечали, хотя остановились напротив, продолжая разговор. Я мог бы протянуть руку сквозь решетку прутьев и дотронуться до них. Один походил на студента – долговязый, нахальный на вид, с торчащими иглами волосами, выкрашенными в ядовито-оранжевый цвет. Он был одет по-летнему легко, тогда как его собеседник кутался в свитер, шмыгая опухшим, красным носом. Из-под больших очков на щеки простуженного стекали мелкие слезы. Кроме как своей простудой, более второй тип ничем не привлекал к себе внимание. Никакой на вид.

Оранжевый пожал плечами.

«Правдива эта байка или нет, какое мне дело? Все равно».

«Мне тоже», – сказал тот, что простужен и в очках, и зарылся носом в большой клетчатый платок. Сразу стало ясно, что он соврал. Растерянный взгляд его мутно-серых глаз, увеличенных очками, уперся в меня, просачиваясь сквозь. Он действительно меня не видел! Меня захлестнула ледяная волна, и мои руки задрожали так же, как руки простуженного.

Скомкав платок, простуженный убрал его в карман своих мешковатых брюк, прежде чем робко заметить:

«Все же, если это территория чужого божества, стоило ли нам приходить сюда со своим?»

«Руурх сотрет богиню в белую пыль», – залыбился оранжевый, явно не воспринимая тему разговора всерьез.

«Я слышал, здесь видели призраков».

«Некоторые люди любят потрепаться о встречах со сверхъестественным. И что?»

«Ничего. Только я действительно что-то видел. Или почувствовал».

Оранжевый ухмыльнулся.

«Так видел или почувствовал?»

«И то, и то», – сдержанно ответил простуженный. Его плечи опустились. Столкнувшись с очевидным скепсисом, он передумал откровенничать.

Оранжевый пожал плечами, и двое медленно побрели дальше.

Не знаю, что меня заставило, но я выбрался и пошел за ними, ступая след в след за оранжевым, болезненно ощущая странное беззвучие моих шагов. Незнакомцам было достаточно оглянуться, чтобы напороться на мой пристальный взгляд. Неужели они так и не почувствуют меня в полуметре от себя? Нет.

(… нет дождя. Я уже вижу их без дождя)

Двое сосредоточились на молчании между ними. Я наблюдал, как слова вспыхивают и сгорают, пеплом падая на землю прежде, чем их решатся высказать. Наконец, простуженный выговорил через силу:

«Только ощущение нереальности позволяет мне все это выдерживать. Как будто я сплю и вижу сон… сон неприятный, мутный, но нет сил разбудить себя. Остается только ждать финала. Сегодня я впервые увидел труп. Очень… неприятно. Особенно если учесть, что это ребенок. Которого мы оставили там…»

«Они будут наказаны, – бесстрастно откликнулся оранжевый. – Кровь слишком дорога, чтобы лить ее попусту. Если Руурх останется голоден, весь мир погрузится во тьму».

«Так ли это? Погаснет ли солнце? Встанут ли реки? Откуда наша уверенность, что, не вмешайся мы, все это может произойти?»

Они остановились так резко, что я едва не налетел на них, и посмотрели друг на друга.

«Руурх существует, – тихо сказал оранжевый. – Ты не можешь быть с ним, но ты можешь быть для него. И горе тому, кто ему не нужен».

Простуженный вдруг со всхлипом втянул в себя воздух. Я протянул руку и, поколебавшись секунду, дотронулся до его плеча. Я не почувствовал тепла его кожи сквозь толстую ткань, но шероховатое сплетение грубых ниток ощущалось совершенно явственно. Если эти двое не были призраками, то кем был я?

– Эй, – позвал я и услышал в своем голосе страх. – Эй! Я здесь!

«Мне все это не нравится, – свистящим шепотом заявил простуженный, и оранжевый чуть отклонился назад, но не отступил. – Эта жестокость… Зачем? Вот эти люди намерены спасти мир? Когда я смотрю на таких верующих, я начинаю сомневаться в том, в кого они верят…»

Я положил ладонь на лицо простуженного. Его кожа была холодной и липкой. Я провел кончиками пальцев по стеклам его очков, но он продолжал смотреть на оранжевого.

«Не знаю, зачем я говорю с тобой об этом… ты один из них».

«Один из них… но, может быть, я рассуждаю, как ты, – приглушив голос до минимально различимого уровня громкости, произнес оранжевый. – В любом случае, я не намерен сдавать тебя».

Простуженный потянулся к оранжевому почти интимным жестом и заговорил быстро и сбивчиво:

«Сам не понимаю, что когда-то заставило меня присоединиться к ним. Я на пределе. Не могу больше наблюдать этот ужас. Но если я сбегу… хотя бы только попытаюсь… они приговорят меня к смерти. Видимо, мне придется завершить это, даже если меня вывернет от отвращения во время ритуала. Впрочем, это не единственное, что меня тревожит. Мы все здесь преступники. Если станет известно о нашей причастности… Я не хочу закончить жизнь в тюрьме, – простуженный снова вытащил платок и нервно прижал его к носу. – У меня в Торикине жена. Стоило подумать о ней прежде, чем я позволил втянуть себя в это».