Литтмегалина - Гнилое яблоко

Не рискнул. Он едва не врезался в меня, уносясь прочь. У меня не было желания оборачиваться на Отума. Усевшись на траву, я рассматривал Громадину. Образы фантазии, воплотившись в реальность, способны поразить своего создателя.

Завороженный зрелищем, минуту я не вспоминал о своих ранах, но они знали, как напомнить о себе. Рот наполнял соленый вкус крови, текущей из носа и губ. Каждый вдох сопровождался болью в отбитых подошвами Отума груди и животе. Но хуже всего была рука. Кровь закапала джинсы и пропитала рукав ветровки до локтя. В принципе, не такое уж сильное кровотечение для сквозного ранения, к настоящему моменту практически прекратившееся. Но рана была нехорошая, развороченная поворотом ножа. Кости наверняка задеты. Когда я смотрел на красную дыру в своей недавно целой конечности, я начинал дрожать. Шок притуплял ощущения, и все равно я бы многое отдал за таблетку обезболивающего.

(и еще больше за то, чтобы меня забрали отсюда)

Громадина склонился надо мной и замер, возвышаясь, как скала, покачиваясь в такт своему дыханию. Я расслышал, как он тихонько удовлетворенно посапывает, и на меня накатила пронесенная сквозь почти десять лет тоска.

В ладони пульсировало, будто гвоздь вколачивают. Пальцы слушались плохо. «Отнимутся, – подумал я с нарастающим ужасом. – Заражение крови, смерть». Хотя какой смысл думать об этом, когда я все равно ничего не могу сделать, разве что обвязать руку обрывком футболки. Нет, и это не могу. Мне никак не оторвать клок одной здоровой рукой. Я попытался помочь себе зубами, но все это было так неудобно, что я оставил затею.

Отум вряд ли вернется. Странно, после всех его попыток убить меня, я не испытывал злости, гнева, ничего такого, лишь сожаление. По крайней мере до тех пор, пока я в относительной безопасности.

Дождь плавно затихал, и так же постепенно, неспешно я впадал в оцепенение. Громадина распростер надо мной огромную руку, но дождь летел на меня сквозь нее. Что я буду делать дальше? Рано или поздно (скорее уж рано) Отум снова нападет на меня. Я не долго смогу спасаться бегством – я с ног валюсь, тогда как в Отуме кипит злая сила. Тогда что мне делать? Попытаться убить его? Убить Отума… На границе замысла и решения стояла глухая стена, и пока я не мог разбить ее. Убить…

– Да не хочу я никого убивать, – произнес я вслух.

Я всегда боялся потерять волевой контроль над собой, начать совершать претящие мне поступки под напором ситуации и обстановки. Еще в Рарехе я опасался сломаться, но Долина Пыли была хуже Рареха в тысячу раз. Рарех был только рукой зла, тогда как Долина – его сердцем.

Ярко-красный цвет рассвета придавал всему окружающему мистический вид. На траве алые лучи мешались с багряными каплями крови. Кажется, я не помнил большую часть истекших суток. Мое уныние разрасталось, оплетая меня, как вьюнок. Маленький кролик выглянул из-под мокрого листа. Я хотел бы, чтобы он был настоящий, но мое заблуждение не могло продлиться дольше десяти секунд. Кролик выбежал на травку, легко перескочил камень (вероятно, именно этим булыжником Отум сбил меня с ног, бросив его мне в спину), сел и прижал уши. Сквозь его пушистое полупрозрачное тело проникали лучи, и я видел, как они оранжево мерцают в его брюшке.

Капли дождя падали все реже, и кролик исчезал, выцветая, только его глаза долго оставались яркими, черно-фиолетовыми, как смородина. Стоило дождю прекратиться, кролик пропал. Я оглянулся и не увидел Громадину.

У меня не было чувств сожалеть о том, что наша единственная встреча закончилась так скоро. Я должен уйти отсюда. Но сначала я решил заглянуть под куст, откуда появился кролик. Моя записная книжка должна быть где-то поблизости от места, где я нашел фотографию Наны. Точно, вот она – ветка над ней помешала рассмотреть ее сразу.

Книжка промокла насквозь. Я раскрыл ее наугад, аккуратно разделив слипшиеся страницы, и всмотрелся в расплывшиеся буквы с горькой усмешкой. Где же там был кролик? Вспомнил. Сцена, где Громадина атакует людей на автобусной остановке. Этот кролик был нарисован на плакате. «Пусть отпечатанный тусклыми красками на дешевой бумаге, он был как живой с его смышленой усатой мордочкой и круглыми любопытными глазами. Но эти люди, заледеневшие в обыденном унылом ожидании утреннего автобуса, были столь же безжизненны, как асфальт под их ногами». Не столько смог прочесть, сколько вспомнил. Текст безнадежно испорчен водой. Впрочем, он и раньше был весьма далек от идеала…

Вода… лужи, озеро, дождь. Тихий шторм в моей голове перед прояснением.

(глупости; нелепо даже думать об этом)

Предположим… Я потянулся правой рукой к слезящимся глазам, но, вспомнив о ране, потер глаза левой. Предположим… здесь действительно что-то есть. Что постоянно оказывает на нас воздействие. Что становится видимым, когда я смотрю на это сквозь испарения, поднимающиеся с поверхности озера… сквозь дождь… сквозь воду. Я могу назвать это… эмоциями. Ощущениями. Воспоминаниями. Каким-то образом они продолжили свое существование даже после того, как те, кому они принадлежали, покинули Долину или погибли в ней. Эта теория кажется противоречащей здравому смыслу и физическим законам. Но она подтверждается всем происходящим.

Я остановился, всматриваясь и видя все размытым, будто сквозь слезы. Глаза застилал красноватый туман, хотя окончательно рассвело и стоял белый мутный день. Теплый воздух, который я выдыхал, моментально остывал на холоде. Где-то еще август; не здесь.

Как такое вообще может быть? Разве в обычном мире бывает что-то подобное? Что чувства остаются там, где ты их пережил? Тогда в доме Миико его уныние уже бы окрасило стены в серый цвет, или же сыпалось бы с потолка, как штукатурка. Тем не менее эмоции, даже самые мрачные и злые, не оседают на поверхности мебели, как пыль. Или я ошибаюсь?

Да. Решим, что ошибаюсь.

(Что ты несешь? Это в стиле глупых книжонок, что продают на станции по два ровена за десять штук)

…ладно, дальше. Итак, эти… хм… образы из прошлого постоянно витают здесь и по какой-то причине не могут угаснуть. Вероятно, что-то в Долине подпитывает их. Иногда они смещаются ветром, подобно облакам. Хотя я постоянно подвергаюсь их воздействию, эти образы недоступны моим глазам до тех пор, пока не пройдут сквозь капли воды. Я не знаю, какой физический эффект все это на меня оказывает. Просто чувствую, что постепенно оно меня убивает.

Я споткнулся о свой фонарик и поднял его. Взвесил в руке. Отцовский, хороший, старый, и, как все старые ручные фонари, довольно-таки тяжелый, потому что железа в нем больше, чем пластмассы. Сойдет за оружие?

(ага, испепеляющий луч. Смешно… Нет уж, лучше дайте мне тоже нож)