Татьяна Филатова - Всего лишь сон

Но они так и не виделись в настоящей жизни. Ничего, кроме своих имен, они друг о друге не знали. Не станет же она с этой подушкой ходить по городу, определяя по запаху, в какой стороне находится Николас, ведь он – не Золушка, а она – не принц. И это всего-навсего подушка и, Меган, подумала она, если ты не прекратишь ее нюхать, ты или сойдешь с ума окончательно, или задохнешься, как задыхаются, оказываясь придавленными под подушками.

Неважно. Все было неважно. В тот момент она была счастлива. По-юношески счастлива, как радуется молоденькая девчонка, придя домой и закрывшись одна в комнате после, непременно, самого важного события в ее еще короткой жизни: парень ее мечты впервые ее поцеловал. Наедине с собой она бесшумно визжит и прыгает от счастья, ее щеки горят румянцем, а глаза безумной радостью. И неважно, что спустя три месяца или, что еще хуже, три года, этот самый парень разобьет ей сердце. Сейчас она неприлично счастлива.

Меган задалась вопросом о том, что сейчас думает Николас, как эта ночь скажется на его жизни. Она прекрасно понимала, что с физиологической стороны не заметить того, что между ними произошло, хотя этот процесс и нельзя считать обычным, невозможно. Она заснула там, во сне, лежа на груди у Ника. Душ, конечно же, в несуществующей комнате принять было нельзя. Ее стопы все еще были грязными, и даже местами виднелись занозы после «прогулки» по лесу в том странном мире, и, конечно же, ей не мешало бы незамедлительно смыть с себя все, что оставалось напоминанием о том нежном и трепетном событии, в каком участвовали они двое. До этой ночи Меган ни с кем в своих странных снах сексом не занималась, она даже в настоящей жизни избегала отношений, не желая ни к кому привязываться. Не желая или опасаясь? Ей было все равно. Все неважно.

Все так неважно, когда ты счастлив. Даже неважен факт, что счастье это существует только в другой реальности.

***

Эрик был юристом в большой компании: образцовый сотрудник в строгом костюме и десятками галстуков, которые занимали почетное место в его безупречном порядке в шкафу. Его жена, Моника, зная трепетное отношения мужа к своему гардеробу, следила за тем, чтобы вещи всегда были в надлежащем виде. Миссия эта ее нисколько не угнетала, потому что еще в первый год семейной жизни она весьма осознанно взвалила на себя все заботы семейного быта. Эрик настоял на том, чтобы она не работала, и она не возражала, воспринимая это, как заботу о ней. Она с радостью готовила ему завтраки, обеды и ужины, собирала ему еду с собой, когда он уезжал в командировки, без малейшего недовольства вставала, если требуется, в три часа ночи, чтобы провести его на самолет и сварить ему перед дорогой чашечку кофе. Она считала, что в их доме совсем нечего есть, если в холодильнике будет меньше трех блюд, ею приготовленных, и даже пиццу в этой семье никогда не заказывали: она с удовольствием готовила ее сама. Детей после школы она развозила на всевозможные кружки, была в курсе событий школьной жизни каждого: и дочери, и сына, а в дополнении ко всему еще и помогала соседке – старушке, которую ее многочисленные родственники не будут вспоминать до тех пор, пока не придется делить оставленное ею наследство.

Жена у Эрика была образцовой хозяйкой, всецело посвятившая себя семье. Потому Меган и считала ее дурой. Потому Меган и не была желанным гостем в доме своего брата.

Несмотря на взаимную неприязнь между примерной матерью и женой в лице Моники и Меган, которая предпочитала жить одна и исключительно ради себя (ну и ради мистера Блонда, разумеется), на день рождения племянника тетушка Меган приехать была обязана. Ее не обременяло общение с детьми своего брата, но вот осуждающие взгляды мамаш, которые привели на праздник своих обожаемых чад и заполонили весь задний двор дома, ей было крайне неприятно на себе ощущать.

Меган вот уже сорок минут держала в руках стакан апельсинового сока, не имея ни малейшего желания его пить. Дорога к брату заняла у нее три часа. Она не часто пользовалась машиной, и уж тем более не ездила на длинные расстояния, потому дорога в другой город утомила ее. Судя по состоянию, возможно ее даже укачало, хотя, как психолог и человек, имеющий пускай минимальный, но все же водительский стаж, она знала, что человека, который управляет автомобилем, укачать может крайне редко. И все же ее тошнило, а голова то и дело хотела предательски кружиться вокруг своей воображаемой оси.

Она присела на один из пластиковых стульев, который, как ей того и хотелось, стоял немного в стороне от остальных, словно кто-то заранее побеспокоился о том, чтобы Меган могла присутствовать на празднике без особого в нем участия. Это не осталось без внимания семерых молодых мамочек, которые без умолку хвалились достижениями своих отпрысков, весело резвящихся с детьми Моники и Эрика. Сама же Моника не отходила от детей, а Эрик практически все время разговаривал по телефону, активно жестикулируя и изображая на лице попеременно то недовольство, то злость, то недоумение.

– У вас нет детей? – прозвучало где-то на другом полушарии.

– Что, простите? – удивленно переспросила Меган.

– Я спросила: есть ли у вас дети? – повторила вопрос брюнетка с длинными волосами и слишком ярким, как для детского праздника, макияжем.

«Сколько же и чего ты закачала в свои губы, милая?» – подумала Меган.

– Нет, – улыбнулась она, – детей у меня нет.

Про себя же Меган отметила, что эти представительницы рода человеческого наверняка должны знать, кто она такая, и что у нее нет детей.

Глядя в никуда, она думала о Николасе, которого «видела» последний раз месяц назад, причем свидание то имело весьма интимный характер. С тех пор Ник ей не снился.

– Зато у вас чудесные племянники, – не унималась брюнетка.

– Да, благодарю, я знаю, – попыталась быть любезной Меган и автоматически сделала глоток апельсинового сока. Тошнота усилилась. Отвращение от общения с решительно настроенной на контакт мамочкой только усугубило головокружение.

– Моника – просто молодец, она – мой идеал в уходе за детьми, – снова продолжила свой треп мадам «накаченные губы». Меган изо всех сил натягивала на себя свою дежурную улыбку, с которой она обычно старалась не обидеть человека в первые минуты общения и избежать продолжительного диалога.

– Да, Моника молодец, – согласилась Меган, – но и Эрик… Он обеспечивает семью, делает все для того, чтобы они ни в чем не нуждались.

– Пройдет немного времени, и дети не вспомнят того, что подарил им отец, они вспомнят заботу матери, которая всегда была рядом, выручала их, помогала с домашним заданием, проживала с ними каждый важный момент их детства.

Меган продолжала улыбаться, но внутри нее уже закипал котелок под названием «тызаделамоюсемью». Ей почему-то с теплом вспомнился эпизод, когда они с отцом купили вертолет с пультом управления и запускали его из окна, тут же на память ей пришли ненавистные уроки в музыкальной школе, на которые ее пять лет таскала мать, пока Меган не устроила грандиозный скандал. Нет, Меган и Эрик никогда не были особо близки, к тому же брат считал ее чокнутой из-за ее ночных «припадков» в детстве, но унижать или оскорблять его могла только она сама. Возможно, право на это есть еще и у Моники, но уж точно не у этой «крашеной курицы с надутыми и раскрашенными фиолетовой помадой губами». Моника сама взвалила на себя заботу обо всех, она самолично посвятила себя в рыцари своей же кухни, она убедила мужа, что ответственность за сытые желудки и чистые трусы в их доме лежит целиком и полностью на ней. И пускай она это делала только в начале их отношений, когда ей хотелось окружить любовью своего молодого супруга (а на иные проявления любви у нее фантазии не хватило), Эрик уже привык к такому укладу, и теперь, если бы Моника не приготовила ему чай по первой просьбе, или же он обнаружил бы в корзине с грязным бельем больше двух пар нестиранных носков, он бы сделал жене замечание. Поэтому, даже если Моника и жалела о том, что приучила мужа к своей всеохватывающей опеке, изменить что-либо она уже не могла.