Татьяна Филатова - Всего лишь сон

Но все это не волновало Меган. Ей было плевать на Монику и на то, страдает она или же получает извращенное удовольствие от добровольного рабства, но говорить о том, что Эрик – хреновый муж и отец… Тут уж извини, сестренка, ты переступаешь черту.

– Пройдет немного времени, – сказала Меган улыбающейся брюнетке с белоснежными зубами, – и дети скажут своей мамочке, что она их достала своей паталогической любовью. Когда дети вырастут и захотят самостоятельности, когда они создадут свои семьи, а их мамаша, которая ничего, кроме как подтирать им зад и водить за ручку на уроки игры на фортепиано, которые им никогда в жизни не пригодятся, не умеет, придет к ним домой или позвонит поздно вечером, когда молодая пара захочет насладиться друг другом в своей уже собственной постели, и спросит: «Как у вас дела? Что вы кушали? Куда ходили? Вымыли ли вы руки? Не покупали ли еду быстрого приготовления? Если да, то больше так не делайте, я завтра же приеду и приготовлю вам свой фирменный супчик. Часиков так в семь утра, подойдет? Ой, а что у тебя такой голос недовольный? Я что, вас от чего-то отвлекаю?..» И вот тогда, – продолжила Меган, перейдя на шепот и приблизившись к брюнетке, – вот тогда эти самые детки пошлют свою мамашу куда подальше, потому что она мешает им жить той жизнью, какой они хотят. А если не пошлют, то мамочка будет контролировать их до тех пор, пока их вторым половинкам это не надоест и они не подадут на развод. А мама будет утешать: «Я всегда говорила, что он/она тебя не достойны!». Но отец… отец… Эрик. Он так и останется папой в тени, который всегда улыбнется, согласится, поддержит, возможно даже потому, что не вникнет в суть вопроса, потому что занят, но он и не будет вмешиваться в их личную жизнь. Он, как и прежде, будет участвовать в их жизни материально, дарить подарки, занимать на покупку дома. А мамаша, Моника… Если дети отвергнут ее чрезмерную опеку, которая по сути тогда уже будет являться прямым вторжением в их собственную взрослую жизнь, начнет постепенно сходить с ума, потому что вся ее жизнь состояла лишь из постоянного контроля жизней своих детей. И она не будет знать, что делать с собой, на что потратить кучу своего свободного времени, она начнет чувствовать себя ненужной, брошенной и обиженной. Уйдет в депрессию. Может – в запой. По большому счету, мне плевать. Дети – это соседи, как бы грубо и цинично это не звучало. Да, очень родные и близкие, но соседи. Временные люди в жизни родителей. Пара, решившая родить детей, была создана до их появления на свет, и остаться друг у друга они должны после того, как дети вырастут и съедут от родителей. Нужно уметь жить для себя, а не лишь для отпрысков, и тогда у всех будут гармоничные отношения. И дети должны понимать, что они – не центр вселенной, а всего лишь временные сожители своих родителей, которых обучат летать и выпустят в небо, подобно летчикам, окончившим летное училище. Летчики. Свободный полет. Понимаете? Не существование ползком на расстоянии натянутой пуповины между матерью и ее чадом, а свободный полет в открытом небе.

Брюнетка и другие мамочки, что сидели рядом с ней, молча слушали, как Меган изливала на них накипевшее содержимое своего внутреннего котелка, а потом она…

А потом ее вырвало. Апельсиновым соком и скудным завтраком, состоявшим из овсянки, съеденной много часов назад. Вырвало прямо под ноги брюнетки, которая тут же брезгливо вскинула руки вверх и принялась верещать, словно на обувь ей попало не содержимое чьего-то желудка, а соляная кислота, способная разжечь туфли на высоком каблуке и даже, наверное, добраться до сухожилий и костей.

– С тобой все в порядке? – послышался голос Эрика, который, как и немногим раньше голос брюнетки с огромными губами, звучал где-то на другом конце света.

– Нет, мне не хорошо, – ответила Меган и стала сползать с пластикового стула на зеленый газон.

Перед ней мелькали расплывчатые фигуры людей, вокруг бегали дети в ярких нарядах. Одна девочка в черном и, кажется, грязном платье, остановилась совсем рядом с Меган, словно призывая ее поднять голову и посмотреть на нее. Перед глазами все плыло, Меган прищурилась, пытаясь навести резкость, а потом прошептала:

– Анна? Анна, это правда ты? Так значит это…

– …всего лишь сон, – ответила девочка и одарила Меган громкой пощечиной.

Голова кружилась, тошнота подступала, и привкус блевотины во рту только способствовал этому. Кажется, в зубах застряли кусочки полупереваренной овсянки и лохмотья апельсина, что плавали в стакане с соком. Меган посмотрела в окно: солнце уже встало, посмотрела на кровать: кота рядом не было, он уже ушел на утренние процедуры. Посидев еще пару минут на кровати и отчаянно боровшись все это время с тошнотой, Меган все же побежала в ванную, чтобы снова вырвать.

Видимо, время, проведенное в дороге, пускай даже во сне, утомило ее организм.

Разочарованная началом утра, выйдя из ванны, она снова вернулась в постель. Она ощущала слабость и догадывалась, что ее лицо имело теперь зеленоватый оттенок. Тошнота отступала, но слабость была еще слишком ощутима. Меган принялась обдумывать свой сон. Такое с ней случалось редко: она была практически уверена, что все происходило на самом деле. Обычно она сразу же распознает, где находится: в реальности или в своем особом измерении М.

Но в этот раз ее внутренние приборы дали сбой. Она не думала о том, что некая брюнетка с увеличенными губами, подруга Моники – жены брата Меган, проснулась в это утро с весьма необычными для нее мыслями о том, как она воспитывает своего пятилетнего сына. Ей вдруг представилось, что ее мальчик вырос, стал мускулистым красавцем (каким, к слову, никогда не был его папаша), женился, а она подглядывает за сыном и его молодой женой в замочную скважину в двери их спальни. И неважно, что уже давно она не встречала межкомнатые двери с замочной скважиной, важно то, что она подсматривала за своим сыном. Своим взрослым сыном! Ей вдруг стало очень стыдно.

Меган тем временем решила постепенно возвращаться в реальность, ведь работу пока еще никто не отменял, к тому уже у нее на утро был запланирован поход к врачу. Мозг требовал кофе, а вывернутый наизнанку организм не спеша обдумывал эту просьбу, пока руки автоматически засыпали зерна в кофемашину. Мистер Блонд терся у ног, неоднозначно намекая на пустующую белую мисочку, словно недоумевая, почему он вынужден вместо корма видеть абсолютно не волнующий его рисунок рыбок на дне.

– Овсянка? – спросила Меган у самой себя вслух. – Серьезно?

Она не понимала, что происходит, и где сейчас находится ее сознание, но помимо кофе, ее руки автономно от мозга уже успели приготовить тарелку овсянки. И дело не в том, хотела она ее есть или не хотела, дело в том, что совсем недавно такой же овсянкой ее вырвало на газон своего брата. Во сне, разумеется. Но разве есть гарантии того, что утром он или Моника не обнаружат блевотину на своем заднем дворе и не спишут эту находку на бродягу, который околачивался у их дома? Может быть Эрик даже решит усилить безопасность территории…