Марк Грим - ИНСАЙТ

– Ёпть, Кошак, ты ж вроде опытный. – Хорь засмеялся. – Это ж Город, откуда мне знать? Но, кажется, близко уже. Цикл-два и дойдём, думаю.

Чай допили в молчании. Я снова завернулся в плащ, а меняла вытянулся прямо на бетоне, будто холод ему был ни по чём. До конца Звона оставалось ещё довольно времени, чтобы выспаться…

…Неужели дошли? Наконец-то. По пути потеряли ещё двоих: одного из Озарённых, на прошлой днёвке, что-то утащило в тут же закрывшуюся дверь. Он задремал и не принял вовремя то, что они там жрут. Перестал светиться, и бам! Только запертая дверь и крики из-за неё. Ничего приятнее в жизни не слышала. Остальные даже не обратили внимания, по-моему. И Свечку ещё потеряли. Она наступила на какую-то чёрную дрянь и сразу, завопив, провалилась по пояс. Я держала привязь, на давая девочке погрузиться, пока Яков не перерезал верёвку. Крик сразу пропал в чёрном омуте. Меня опять избили. Но не сильно, похоже у них заканчивалось средство для света, и они спешили.

И вот, мы на месте. Но мне только тревожнее. Здание – каменный куб, огромный. Оно обвешано простынями с изображением закрытого глаза. И веет от него чем-то таким. Что совсем не хочется заходить. Чувство, как в рейде на опасные дома. Всё светится вокруг. Стены, камень. Тревога, тоска, дрожь. Но белые ведут нас по широким каменным ступеням к воротам, тоже огромным, как в крепости. Перед створками, скрестив ноги сидит парень. Лысый. Голый. Ржавая цепь тянется от его шеи к кольцу в стене, но его, кажется, это совсем не трогает. Таких безмятежных лиц я давно не видела. Покой в каждой чёрточке, не смотря на то, что его глаза зашиты грубой нитью. На лбу то ли нарисован, то ли вытатуирован тот же закрытый глаз. Он молча встаёт, ощупывает лицо Якова и, видимо удовлетворённый, выбивает по воротам замысловатую дробь. И садится обратно.

Плохо. Я так и не спала нормально. Только когда уже совсем отключалась от усталости. И всё равно, в кошмарах продолжала слышать: «ИДУ, ИДУ, ИДУ за тобой!». Кто за мной идёт? Зачем? Котик? Смерть? Или безумие? Я и так, похоже, уже не в порядке. Даже до Звона вижу всякое. И отвечаю этому голосу. ЖДУ, ЖДУ ТЕБЯ, говорю. Пусть уже придёт. Он обещает, даже не знаю. Освобождение. Просветление. Смысл. С ним приятно разговаривать. Он пугающий, но какой-то близкий. От него мои нервы поют, звенят и танцуют. И я тоже танцую. Дети начали меня сторониться, кроме Розочки. Да и она смотрит так… Боязливо. Не знаю почему, я будто чем-то запачкана. Снами, наверное…

Ворота открываются. Внутри безумно яркий свет, даже очки плохо помогают. Светится, будто, сам воздух. Много людей в белом, несколько обычных – одетых в лохмотья. В середине зала – опять их символ, выложенный камнями на полу. Нас заводят внутрь. И как молот падает тишина. За порогом, внутри, чего-то не хватает. Шепотки, которые мы всегда слышим в голове – пропадают. Закрываю глаза и, впервые за несколько циклов, не вижу кровоточащих слов на внутренней стороне век. Сон, будто желая наверстать упущенное, обволакивает меня ватой, и я падаю прямо на пол. Пусть делают, что хотят, а я буду спать. Последняя мысль, забивая даже переживания о Кошаке, кричит – беги отсюда! Но я уже не слушаю, слишком устала…

– Теперь уже совсем немного. Если повезёт – до Звона будем на месте.

Мы стояли перед ржавой металлической оградой. Её размеры подавляли – ряды острых, ржавых пик тянулись в обе стороны, сколько хватало глаз и дальше терялись в скрывшем улицы густом тумане. За оградой раскинулся такой же необъятный, неухоженный парк, наполненный тревожно скрипящими остовами мёртвых деревьев. Я видел пустые таблички указателей, ржавые, поскрипывающие карусели и качели, покрытые увядшим плющом беседки, еле светящие фонари. Вдалеке, над деревьями, угрюмым скелетом выступал хребет пустых американских горок.

– Впечатляет, да? – Хорь понимающе усмехнулся. – Теперь только ждать.

– Ждать? Чего ради? Перелезть не сложно, вроде. – Я положил руку на прутья ограды. Они были тёплыми и слегка вибрировали. Как-то смутно знакомо.

– Слепой, бл*дь, совсем? Не видишь?

И я увидел. Прямо за забором, метрах в двух-трёх, воздух скручивался и дрожал, будто от земли поднималась волны тепла. Полоса этого марева тоже тянулась и вправо, и влево, без прорех. Видимо поэтому я и не обратил внимания поначалу. До того, видеть такую извивающуюся прозрачность мне доводилось только в куда меньших объёмах.

– Это что…? Морок?!

– Ага. – Хорь опустился на тротуар и вытянул грязные ноги. – Здоровый, а? Всегда здесь.

– Такого не бывает. – Потрясённо пробормотал я, хотя тут же себя одёрнул – в Городе бывает всё.

– Расскажи это тем, кто в него вляпывался. – меняла, задумчиво прикрыв глаза, стал ковырять пальцем в ухе. – Это не самое интересное, Кот. Раз в пару часов в Мороке появляется разрыв. До Звона пока далеко – проскочим. Но… В самом парке – Он передёрнул плечами и нервически почесал огромную язву на рёбрах, – творится всякое. Звон, не Звон, всё равно. В своём ритме, бл*.

– Так что, нам просто ждать? – всё внутри противилось тому, чтобы просто стоять на месте. Последний цикл во мне нарастало истерическое беспокойство, частично вызванное страхом перед безумием, от новых, жутких способностей и провалов в памяти, частично же – необъяснимое. Просто какое-то пугающее и, вместе с тем, сладострастное томление. Будто я близко к заветной цели, но она, дразня меня, с каждым шагом чуть отдаляется. Правда был и плюс, о Звонаре я почти не вспоминал.

– Ну, бл**ь, я в прошлый раз так сделал. Двое, кто меня сюда привели, просто сказали ждать и ушли, будто боялись чего. И я ждал. Несколько часов, да. Когда почувствовал, что Звон уже близко – собрался уходить. И тут он пришёл и провёл меня внутрь.

– Кто?

– Да серафим, бл*.

Хорь, погрузившись в воспоминания (БОЛЕЗНЕННЫЕ, ДААА), впал в какое-то дремотное оцепенение, слегка закатил глаза и, раскачиваясь, невнятно сквозь зубы материл серафимов, не оправдавших его надежд на месть. В общем, стал ещё больше похож на психа, чем обычно. Я даже не был уверен, правду ли он говорит, существуют ли эти самые серафимы (НЕ СОМНЕВАЙСЯ), или меняла просто помешался после гибели семьи. Но, это был хоть какой-то шанс. Я выругался, отхлебнул мутной воды из фляги и уселся прямо на тротуар, устало облокотившись спиной о ржавый фонарный столб и стараясь не обращать внимания на тошнотворное колыхание морока за оградой. Голова гудела, мешок, даже порядком исхудавший, бессовестно натёр плечи, и я с удовольствием сбросил его на землю. После схватки с Расколотым я чувствовал себя совершенно обессиленным и разбитым,даже больше, чем обычно. Глаза слипались и, убаюканный сумасшедшими шёпотами Хоря, я сам не заметил, как задремал.