Джонатан Мэйберри - Огонь и пепел

Что бы это ни значило.

Бенни прикоснулся к фотографии.

— Откуда я тебя знаю? — вслух подумал он. Принадлежал ли этот человек жнецам, как Маркус Флад? Если так, бродил ли он сейчас поблизости? Был ли он одним из тех жнецов, что еще остались в живых? Погиб ли он вместе с матушкой Розой или исчез со святым Джоном и основной силой армии жнецов? Был ли он одним из тысячи больных людей, за которыми ухаживали монахи? Или одним из беженцев, которых Бунтарка привела в Убежище?

Эта встреча, о которой он плохо помнил, должна была произойти недавно, потому что мысль настойчиво жужжала в голове Бенни.

Монахи сказали ему, что из-за серьезной травмы головы возможна частичная амнезия. Не полная, совсем небольшая, но могут возникнуть провалы в памяти. Это был один из них, Бенни был в этом уверен. Он мог почти — почти — увидеть воспоминание об этом человеке, почти уловить его. Крупный мужчина в военной форме, подобной этой. Бенни видел сотни других видов военной формы, учитывая те, что были на зомах, убитых во время Первой ночи. Некоторые люди в городе носили камуфляжные жилеты из старого мира. Форма нового Американского Государства была другой. Камуфляжный рисунок изменился: крапинки пыльно-красного смешались с черным, рыжеватым, коричневым и серым.

А потом… что-то, какой-то фрагмент воспоминания проскочил в голове Бенни при взгляде на лицо и форму сержанта Ортеги. Он застыл, надеясь уловить его, понять, что же это было.

Но оно ушло так же быстро, как и пришло, спрятавшись в тени под камнем его поврежденной памяти.

Бенни пролистал книгу снова, в этот раз разглядывая маленькие обрывки бумаги, прикрепленные к некоторым страницам. Одна заметка была написана округлым курсивом и явно женской рукой.

Сообщают о мутациях в Калифорнии.

Нужно проверить.

Полевая команда 5?

Мутациях?

И… что такое «Полевая команда 5»?

Бенни начал осматривать остальные отделения и сумки на квадроцикле, но больше не нашел записок или бумаг. Нашлось еще высушенное мясо в пальмовых листьях, но Бенни не доверял тому, что жнецы считали здоровой пищей, поэтому выкинул его. Он отыскал предмет, который выбивался из ряда вещей жнеца — старую запечатанную упаковку цветных воздушных шариков. Их было пятьдесят. Такая вещь казалась странной и несовместимой с образом убийцы. Он гадал, использовали ли их для каких-то невербальных сигналов. Бенни почти выкинул их, но потом решил оставить. Еве они могут понравиться. Все, что заставляло улыбаться малышку, было бесценным. Он запихнул упаковку шариков в карман жилета.

Единственная найденная им вещь, имеющая какую-либо значимость, — маленький блокнот на спирали. Все страницы были заполнены мелким зигзагообразным почерком. Большая часть написанного было молитвами и ритуалами жнецов. Бенни хотел выкинуть и его, но решил сохранить. Если жнецы были врагами, совет Тома был как нельзя кстати. «Знай своего врага. Чем больше информации ты соберешь, тем сложнее ему удивить тебя. Изучая своих врагов, ты сможешь найти их слабость или уязвимое место».

А также Бенни помнил ту фразу, которой Лайлу научил Джордж, человек, вырастивший ее: «Знание — сила».

Он решил оставить блокнот и по другой причине — потому что жнец написал на последней странице что-то вроде кода.

КА/Ж 1: 4,522

Квадроцикл: 66

КА/Ж 2: 19,200

Квадроцикл: 452

НВ/Ж: 14,795

Квадроцикл: 318

ВА/Ж: 8,371

Квадроцикл: 19

ЮТ/Ж: 2,375

Все его инстинкты кричали ему, что командная книга и срочная записка, как Бенни подозревал, написанная доктором Макреди, были важны. Но почему?

«Сейчас уже жнеца не спросишь» , — подумал Бенни и вздрогнул, вспомнив, что был вынужден сделать.

Он убрал блокнот и командную книгу в бардачок «Хонды». Потом с помощью резинового шланга перекачал этанол из собственного поврежденного квадроцикла в бак соседнего. Бенни вернул на место крышку топливного бака, забрался в кресло, завел двигатель и отправился в Убежище, погруженный в размышления.

Люди, с которыми я выросла, жители Маунтинсайда, называют начало мора Первой ночью. Это немного неправильно, потому что цивилизации понадобились недели, чтобы пасть.

Бунтарка и люди, с которыми она выживала, называют это Падением.

Я также слышала, как люди называют это Концом, Серым разрывом, Восстанием, Днем Z, Армагеддоном, Возмездием, Днем мора, Днем войны № 1 и разными другими именами.

Бунтарка дремала в соломенном кресле-корзинке, когда к ней подошла одна из монахинь. Девушка открыла глаза и увидела строгое лицо сестры Ханналили, главной монахини, присматривающей за детьми во время дневного сна.

— Ты должна немедленно пойти со мной, — сказала монахиня.

— Что такое? — спросила Бунтарка. — Что-то случилось с Евой?

Сестра Ханналили, словно не могла решить точно, как ответить на такой простой вопрос.

— Тебе нужно пойти со мной, — сказала она. — Прямо сейчас.

Бунтарка поднялась на ноги и последовала за монахиней. Сестра Ханналили не то чтобы бежала к палатке, где спали дети, но шла очень быстро: ее тело напряглось, как струна, руки сильно раскачивались.

— О боже, — выдохнула Бунтарка себе под нос. — Пусть все будет хорошо. Пусть малышка не пострадает…

Она добрались до палатки, где брат Майкл, монах, помогающий психологическими беседами, ждал их. До Первой ночи он был ведущим радиопрограммы.

Сестра Ханналили выглядела напуганной, но Бунтарка не могла понять почему. Из палатки послышался тихий звук удара. Словно кто-то взбивал подушку.

— Мы вывели других детей из палатки, — сказала сестра Ханналили. — Подумали, так будет лучше.

— Вывели? Почему? Где Ева?

Бунтарка потянулась ко входу в палатку.

Ева была единственным человеком внутри. Бунтарка почти сразу же поняла, что малышка спит, хотя она и стояла, и двигалась. Лунатизм в каком-то смысле. Ужасном смысле.

Девочка собрала всех тряпичных кукол, которых дети сделали во время уроков рукоделия. Они лежали рядом друг с другом на одной из кроватей. Ева держала ножницы с зубчатыми лезвиями, с помощью которых вырезали красивую бахрому на платьях кукол. Девочка обхватила их. Она держала ножницы обеими руками и медленными уверенными движениями протыкала ими кукол снова, и снова, и снова.

И улыбалась.

Бунтарка ахнула, и Ева на секунду остановилась, повернувшись лицом ко входу в палатку. Губы малышки растянулись в улыбке, но в глазах не было радости. Там вообще ничего не было. Ни эмоций, ни узнавания, ни гнева.

Абсолютная пустота.

Казалось, словно эти голубые глаза были окнами дома, лишенного света и жизни, местом, где двигались только мрачные и ужасные тени.