Роберт Силверберг - Умирая в себе. Книга черепов [сборник litres]

– Том, произошло нечто необычное. В контору пришла девушка, очень приятная. Я с ней сегодня встречаюсь.

– Прими мои поздравления.

– Подожди. Дело в том, что я совсем не могу читать ее мысли. Я даже не ощущаю ее излучения. Я глух, абсолютно глух. У меня так никогда ни с кем не бывало. А у тебя?

– Вроде нет.

– Ну, полнейшая глухота. Не могу понять. Откуда у нее такой экран?

– Может, ты просто устал? – предположил Найквист.

– Нет. Нет. Всех других я читал, как обычно. Только не ее.

– Тебя это злит?

– Конечно.

– А почему «конечно»?

Селигу это казалось очевидным. Нет, непохоже, что Найквист подсмеивается; голос спокойный, невыразительный, ровный. Игра. Времяпрепровождение. Зачем я ему позвонил? Тут на бирже что-то случилось, затрезвонил другой аппарат. Нэйдел, схватив трубку, бросил яростный взгляд на Селига. «Работать надо, парень!» Селиг поспешно продолжил:

– Я… ну… она интересует меня. Мне неприятно, что я не могу пробиться к ее настоящему Я.

– Тебе не нравится, что ты не можешь шпионить?

– Я не люблю таких слов.

– Это не мои слова, – возразил Найквист. – Ты сам так оцениваешь наш талант. Шпион! Ты чувствуешь себя виноватым перед людьми, правильно? Чувствуешь себя несчастным из-за того, что не можешь шпионить.

– Возможно, – с грустью согласился Селиг.

– Эта девушка заставила тебя обратиться к старой, неуклюжей методе угадывания мыслей, к которой приговорен весь мир, и тебе это не понравилось. Да?

– Зачем ты так, Том?

– И что ты хочешь мне сказать?

– Да ничего. Я только говорю, что есть на свете девушка, мысли которой я не могу читать, что я никогда не был в таком положении, и вот я спрашиваю, нет ли у тебя теории, почему эта девушка такая… такая, как она есть?

– У меня нет, – ни в голове, ни над головой.

– Ну, тогда ладно. Я…

Но Найквист еще не закончил.

– Ты понимаешь, – продолжал он, – так я не могу решить, непроницаема ли она вообще или только для тебя, Дэвид? (Да, подобную возможность он как-то упустил из виду.) Приведи ее ко мне через день-два и позволь взглянуть на нее. Может быть, я смогу чем-то помочь тебе.

– Хорошо, – согласился Селиг без особого энтузиазма. Он понимал, что такая встреча необходима и неизбежна, но сама мысль о том, чтобы представить Китти Найквисту, обеспокоила его, и он никак не мог сообразить почему.

– Договорились, – сказал он. – Слушай, у нас тут небольшой переполох. Я свяжусь с тобой, Том.

– Приводи ее, – заключил Найквист.

Дэвид Селиг

Селиговедение. Проф. Селиг

10 ноября 1976

Энтропия определяется в физике как математическое выражение уровня, при котором энергия термодинамической системы рассеивается настолько, что не может превратиться в работу. В более общих метафорических терминах энтропию можно описать как стремление любой системы, включая и Вселенную целиком, к увеличению беспорядка и инертности. То есть все на свете, все вещи становятся со временем все хуже и хуже, пока не станут такими скверными, что мы даже потеряем возможность понимать, насколько они скверны.

Великий американский физик Джозайя Уиллард Джиббс (1839–1903) первым применил в химии второй закон термодинамики – закон, определяющий непроизвольное увеличение беспорядочности энергии в замкнутой системе. Именно Джиббс наиболее четко сформулировал принцип спонтанного возрастания беспорядка по мере старения Вселенной. Среди тех, кто распространил взгляды Джиббса на сферу философии, был блестящий математик Норберт Винер (1884–1964), который сказал: «Энтропия возрастает, в результате все замкнутые системы Вселенной естественно тяготеют к распаду и обезличиванию, к потере своих характерных свойств, движутся от менее вероятного состояния к более вероятному, от организованности и дифференциации, при которых существуют различные свойства и формы, к единообразию и хаосу. Во Вселенной Джиббса порядок вероятен наименее, а хаос – наиболее. Но хотя Вселенная как целое склонна к деградации, в ней имеются отдельные анклавы, противостоящие общему упадку, с временной и ограниченной тенденцией к росту организованности. Жизнь находится в одном из таких анклавов».

Итак, Винер объявляет живых существ вообще и человека в частности героями войны против энтропии. В другом пассаже он называет это войной против зла: «Без этого редкостного органического несовершенства (то есть фундаментального элемента случайности в строении Вселенной) было бы очень трудно определить, что именно мы считаем злом. Человеческие существа, – утверждает Винер, – являются выразителями антиэнтропийного процесса. У нас есть рецепторы чувств. Мы общаемся друг с другом. Мы используем то, что узнаем друг от друга. Поэтому мы – нечто большее, чем пассивные жертвы универсального хаоса. Мы, человеческие существа, – не изолированные системы. Мы принимаем пищу, которая генерирует энергию внешнего мира, и в результате сами являемся частицей этого большого мира, в котором содержатся источники нашей жизни. Но гораздо важнее то, что мы принимаем из того же мира информацию наших органов чувств и действуем на ее основе». Иными словами, тут налицо обратная связь. С помощью коммуникаций мы учимся управлять средой. И Винер говорит: «Путем управления и коммуникаций мы постоянно боремся с тенденцией природы к деградации организованного и разрушению осмысленного: тенденцией… к росту энтропии. Мы не только наблюдатели последней стадии умирания мира». То есть в конечном итоге энтропия неизбежно всех нас сумеет распять, хотя на коротком отрезке мы можем победить.

Но что, если человеческое существо превратится, нечаянно или намеренно, в изолированную систему?

Скажем, отшельник. Вот он живет в темной пещере, куда не поступает никакая информация. Питается грибами, которые дают ему достаточно энергии для поддержания существования. В его распоряжении только собственные духовные и ментальные ресурсы, но они в конце концов исчерпываются. Постепенно хаос подчиняет его себе, силы энтропии захватывают его ганглии, его синапсы, все меньше данных поставляют ему чувства, и вот он полностью покоряется энтропии. Он перестает двигаться, расти, дышать, вообще как-либо функционировать. Подобное состояние мы называем смертью.

Для этого не надо даже прятаться в пещере. Можно уйти во внутреннюю эмиграцию, отгородившись ото всех источников жизненной энергии. Такое бывает, когда источники энергии угрожают тебе самому, выводят тебя из равновесия. Но и равновесие само по себе тоже является угрозой, хотя обычно этого и не замечают. Многие семейные люди яростно сражаются за равновесие. Они держатся друг за друга, но изолируют себя от остальной Вселенной, превращаются в замкнутую систему из двух элементов, из которой, во имя мертвенного равновесия, изгоняется всякая жизнь. Двое могут погибнуть так же, как одиночка. Я бы назвал это единобрачным заключением. По словам моей сестры Джудит, она бросила своего мужа, потому что, живя с ним, почувствовала, что умирает со скуки. Впрочем, Джудит порядочная стерва.