Роберт Силверберг - Умирая в себе. Книга черепов [сборник litres]

Но он был слишком занят другими гостями и не ответил. Я самовольно вторгся в его череп, порылся в мыслях, поискал свой вопрос. Верхние слои его мышления занимали тривиальные хозяйские заботы: он одновременно приглашал выпить, направлял беседу, распоряжался, чтобы подали яйца по-китайски, проверял по памяти список гостей, чтобы узнать, кто еще не пришел. Но я пробился сквозь все эти мелочи и отыскал место, где находились его впечатления о Китти. И сразу узнал то, что хотел и чего боялся. Он мог читать твои мысли. Да! Для него ты была открыта, как и все другие люди: непрозрачной ты оставалась только для меня по неведомой нам причине. Найквист же мгновенно проник в тебя, воспринял, составил о тебе суждение. Он увидел, что ты неопытная, незрелая, наивная, но привлекательная, даже очаровательная. (Он и впрямь увидел тебя именно такой. Я не стараюсь по личным мотивам искажать его мнение. Ты была очень молода, безрассудна, это он и разглядел.) Я онемел. Я окаменел от ревности. Я трудился неделю за неделей, пытаясь проникнуть в твой ум, и ничего не достиг, а Найквист раскрыл тебя сразу, Китти, сразу и до самых глубин. Сначала я заподозрил, что он нарочно изводит меня. Неужели он на самом деле мог читать тебя? Или же просто дразнил меня своими домыслами?

Найквист уловил мое сомнение:

– Ты не доверяешь мне? Но я же читаю ее отлично.

– Может быть, да, а может, и нет.

– Хочешь, чтобы я доказал?

– Как?

– Смотри!

Ни на секунду не прекращая разыгрывать из себя гостеприимного хозяина, он вошел в твой мозг, для меня по-прежнему запертый. Вот так, в первый и в последний раз, я увидел твою душу, отраженную в зеркале мозга Найквиста. Я увидел себя твоими глазами. О! Не того я ожидал. Пожалуй, внешне я выглядел лучше, чем на самом деле: плечи шире, черты лица правильнее. Без сомнения, тело мое тебе нравилось. Но эмоции! Я представлялся тебе строгим отцом, беспощадным учителем, ворчливым тираном. «Читай то, читай это, покажи, что ты умная девочка! Учись старательно, чтобы быть достойной меня!» Ох! А это горячее возмущение нашими телепатическими опытами! Для тебя они были не только бесполезным, хуже того – бесконечно скучным, нездоровым и утомительным копанием в каком-то безумии. Ночь за ночью быть кроликом для надоедливого маньяка-экспериментатора! Даже в минуты интимной близости над нами довлела идиотская озабоченность соприкосновением разумов. О, как ты страдала из-за меня, Китти! Каким занудой ты меня считала!

Мгновенного взгляда было более чем достаточно. Как ужаленный я отпрянул, поспешно отключился от Найквиста. Ты испуганно посмотрела на меня, как будто ощутила тончайшую ментальную энергию, разлитую по комнате и открывавшую мне тайны твоей души. Ты поморщилась, щеки твои разрумянились, ты сделала большой глоток из бокала. Найквист глянул на меня с саркастической улыбкой, а я даже не смог посмотреть ему прямо в глаза. Но и тогда я все еще не верил до конца. Разве не случалось такого раньше, чтобы отражение уродовало истинную картину? Можно ли доверять тому изображению, которое показал мне Найквист? Может быть, он подкрасил его или исказил? Что-то приглушил, что-то преувеличил? Неужели на самом деле я так измучил тебя, Китти, или же Найквист раздул легкое недовольство, изобразил его откровенной неприязнью? Я предпочел не поверить тому, что до такой степени надоел тебе. Все мы склонны видеть вещи такими, какими нам хочется. Но я дал себе слово в будущем относиться к тебе помягче.

Позднее, после угощения, я заметил, что ты оживленно разговариваешь с Найквистом в дальнем углу комнаты. Ты явно кокетничала с ним, как со мной в первый день нашего знакомства в брокерской конторе. Я подумал, что вы обсуждаете меня и отнюдь не расхваливаете, попытался подслушать разговор через мозг Найквиста, но при первом же моем поползновении он сердито посмотрел на меня: «Убирайся вон из моей головы!»

Я подчинился. Я слышал твой смех, неестественно громкий, он прорывался сквозь гул общих разговоров. И тогда меня поднесло к какой-то скульпторше, маленькой японке, чья плоская смуглая грудь непривлекательно выглядывала из низкого выреза. Я забрался к ней в голову, узнал, что она думает по-французски и не возражала бы, если бы я пригласил ее к себе домой. Но домой я поехал с тобой, Китти, неуклюжий и угрюмый, сидел рядом в пустом вагоне метро, а когда я спросил, о чем вы говорили с Найквистом, ты беспечно ответила: «О, мы шутили обо всем на свете. В общем, развлекались».

Недели две спустя, ясным осенним днем президент Кеннеди был убит в Далласе. После катастрофического падения курса биржа закрылась рано. Мартинсон тоже запер свою контору и выгнал меня на улицу. Я, как и все, не мог поверить в реальность происходящего. Кто-то стрелял в президента! Кто-то убил президента! Пуля попала президенту в голову!.. Президент опасно ранен… Президент доставлен в госпиталь Паркленд… Над президентом совершены последние обряды… Президент мертв, президент!!! Я никогда не интересовался политикой, но эта катастрофа потрясла меня. Из всех кандидатов, за которых я голосовал в своей жизни, победил только Кеннеди. И они убили его! Вот и вся политическая биография в одной-единственной краткой, кровавой фразе. А теперь президентом будет Линдон Джонсон. Согласен ли я? Я очень склонен к стабильности. Мне было десять лет, когда умер Рузвельт; Рузвельт был президентом всю мою жизнь. Я попробовал на язык незнакомые звуки «президент Трумэн» и отверг их, решив сразу же, что все равно буду называть его Рузвельтом, поскольку привык, что президента должны звать именно так.

В тот ноябрьский день, шагая, испуганный и ошеломленный, домой, я со всех сторон воспринимал эманации страха. Повсеместно господствовала паранойя. Мужчины принимали воинственный вид, шли, выставив вперед одно плечо. Из-за занавесок со всех этажей выглядывали бледные женские лица. Водители на перекрестках вертели головами, как будто ожидая, что на Бродвей вот-вот выкатят танки штурмовиков. (В те часы все были уверены, что убийство президента – это лишь начало правого путча.) На улицах никто не задерживался, все спешили домой – запереться в своем тихом убежище. Случиться могло всякое: стаи волков на Риверсайд-драйв, погром, затеянный обезумевшими патриотами… Из своей квартиры – окна заперты, дверь на замке – я пытался прозвониться к тебе в компьютерный центр, думая, что, может быть, ты не слыхала новостей. Может статься, я просто хотел услышать твой голос в такое драматическое время. Но телефонная линия была занята. Я решил подождать минут двадцать. Ждал, беспомощно шагая из спальни в гостиную и обратно, крутил диск приемника, надеясь, что хоть один диктор объявит о том, что он уцелел. В конце концов забрел на кухню и только тогда увидел на столе твою записку. Ты сообщала, что уходишь окончательно, что не можешь больше со мной оставаться. На записке было указано время: 10.30 утра. Другая эпоха, до убийства президента. Я распахнул дверь в спальню и лишь теперь заметил то, что как-то не бросилось мне в глаза: твоих вещей не было.