Виктор Прибытков - Легенда старинного баронского замка [Русский оккультный роман, т. XI]

— Я совсем не боюсь, — проговорила наконец Мари.

— И смешно бы было бояться, чего? — возразил барон, пробуя рассмеяться, но смех не удался ему, вышло что-то неопределенное.

Графиня встала и начала искать чего-то на письменном столе.

— Что тебе нужно, Вера? — спросила баронесса.

— Ищу бумагу и карандаш, которые приготовила сегодня утром.

— Разве вам угодно написать письмо, графиня?

— Нет, барон, мне угодно сесть за сеанс, пора.

— Так вы непременно хотите?

— Непременно.

— И я тоже, — подтвердила Мари.

Барон встал и машинально, с сильно бьющимся сердцем и путаницей в голове, принялся за приготовления к сеансу, пока графиня поспешно писала латинскую азбуку. Положив ее и еще несколько листов бумаги, также как и карандаши, на заранее выбранный обеими дамами небольшой столик, все уселись в торжественном молчании в самом отдаленном от двери углу кабинета.

— Однако, молчать не следует, — заговорила графиня, излишняя сосредоточенность мешает явлениям.

Никто ей не ответил.

— Спойте нам, барон, песнь Страделлы — «Pieta, Signore» [11] Имеется в виду т. наз. «Церковная ария» («Помилуй, Господи»), приписываемая итальянскому композитору А. Страделле (1643–1682), но вероятно, сочиненная в XIX в. .

— Как, без аккомпанемента?

— Ведь вы очень твердо знаете эту музыку, а она самая подходящая к случаю.

Барон опять не ответил, он чувствовал, что не мог бы вызвать ни одной ноты из нервно сжавшегося горла.

— Как странно, мне опять непреодолимо хочется спать, — сказала баронесса.

Графиня заметила, что она сильно побледнела, а взгляд ее сонных глаз сделался какой-то странный, точно смотрящий внутрь. Пробило десять, и в ту же минуту стол двинулся, а в столешнице раздалось пять слабых, но вполне отчетливых стуков.

— Начинается, — проговорила баронесса сонным голосом.

— Пожалуйста, барон, возьмите карандаш в правую руку, не снимая левой со стола, и указывайте им молча на азбуку, а я буду записывать, — сказала графиня.

Тут послышалось три стука, уже более громких.

— Слышите, это согласие на мое предложение вам.

Барон машинально повиновался. Вскоре посредством стуков сложилась следующая фраза на французском языке:

«Мари должна взять в правую руку карандаш и приложить его к чистому листу бумаги, а другую руку пока не снимать со стола».

Едва успела баронесса исполнить требование, как тотчас же начала дремать, голова ее, мало-помалу, опустилась на машинально приподнявшуюся левую руку, и она окончательно заснула. Сильно испуганный барон едва не вскочил с места.

— Успокойтесь, сидите смирно, вы можете испугать ее, и тогда с ней может сделаться нервный припадок, — шепотом сказала графиня. — Духи не могли придумать ничего умнее, как усыпить ее. Теперь, что бы ни случилось, она ничего не услышит и не будет бояться, только сидите смирно.

— Как, духи усыпили? — спросил барон с растерянной, глупой улыбкой.

— Мари впала в то, что называется трансом. Существует, конечно, не более как гипотеза, что медиумический транс ни что иное, как тот же магнетический сон, в котором роль магнетизера исполняют духи.

— Духи, — повторил барон машинально, наподобие эхо. Он боялся взглянуть на жену и продолжал сидеть неподвижно, точно истукан какой, устремив взгляд прямо против себя, в сторону маленькой двери, выходящей в коридор, где прошлого года слышались таинственные шаги.

Прошло в молчании не менее четверти часа, показавшейся барону и графине чуть не целым веком, когда наконец последняя заметила, что карандаш в руках баронессы начал медленно двигаться, издавая легкий скрип.

— Слышите, — прошептала она, обратившись к барону, и тут впервые заметила, что он был так же бледен, если еще не бледнее жены, только глаза его, далеко не сонные, а широко раскрытые и точно прикованные к противоположной стене, выражали непобедимый ужас.

— Что с вами, барон, ради Бога, успокойтесь, поверьте, ничего опасного нет. Транс очень обычное состояние для многих медиумов, и они нисколько от того не страдают.

Барон не отвечал, не шевелился, и Вера поняла, что с ним происходит что-то необычайное. Взглянув по направлению его неподвижного взгляда, она увидала, как маленькая дверь, дотоле затворенная, отворилась сама собой, и в нее проскользнуло что-то неопределенное, бесформенное, точно туман какой; так, по крайней мере, показалось графине. И бесстрашной молодой женщиной внезапно овладел неописанный ужас, она почувствовала, как волосы становятся дыбом у нее на голове. Тут только барон как будто опомнился, глубоко вздохнул, переводя дух, и схватил графиню за руку. Баронесса продолжала писать с полузакрытыми глазами, и теперь карандаш ее двигался с поразительной быстротой.

— Разве вы не видите, не видали? — прошептал Адольф чуть слышно, с трудом выговаривая слова.

Графиня успела уже овладеть собой.

— Что? — ответила она покойно. — Видела, как дверь отворилась, а теперь затворяется сама собой, а вы что видели?

В коридоре послышались тяжелые шаги.

— В эту минуту я слышу шаги в коридоре, — продолжала графиня, — но ведь то же было и в прошлом году. Теперь вы понимаете, как это хорошо, что Мари спит: мы можем ничего ей не рассказывать.

— Так вы не видали того… самого поразительного?

— Кроме отворявшейся двери, ничего не видала, а вы?

— Я видел какую-то странную фигуру огромного роста, что-то вроде тени, пробиравшуюся вдоль стены от камина к маленькой двери.

— Не была ли это тень от лампы и экрана перед камином?

— Но теперь я ее не вижу, а экран стоит на том же месте. Да это была и не тень, а скорее прозрачный, точно из дыма, облик мужчины в старинной каске. Лица я не рассмотрел, а каску видел совершенно ясно. Подойдя к маленькой двери, он обернулся ко мне, поднял руку и показал по направлению к лестнице.

Баронесса писала с каждой минутой быстрей и быстрей и вдруг остановилась, поставив с шумом точку. Карандаш изломался, а она открыла глаза. Но, хотя она смотрела на мужа и на графиню, переводя глаза от одного на другого, но взгляд ее был какой то мутный, неопределенный; она, видимо, ничего не видала, не вполне еще пришла в себя.

Едва баронесса открыла глаза, как в столешнице раздалось пять громких стуков. Через несколько секунд они повторились, опомнившаяся Вера начала говорить вслух русскую азбуку, и торопливо записывать указываемые буквы. Почему говорила она азбуку русскую, которую даже не знала подряд наизусть, она в эту минуту не отдавала себе отчета, а поняла только после, прочитав подпись говорившего духа.

Сложилась следующая фраза:

«Отведите Машу в столовую и скорее подкрепите ее пищей. До утра ничего ей не говорите и не показывайте, и все обойдется благополучно. Я постоянно была при ней, я ее усыпила, чтобы успокоить и охранить от того, кто заставлял писать ее руку. Софья Литвинова» (Имя покойной матери баронессы Марьи Владимировны фон Ф.).