Гай Смит - Погребенные

Падение ускорилось, Билла швыряло о стены так, что дышать он уже не мог. И отдался погибели. Последнее, что он услышал перед вечным безмолвием, были мужские голоса. Они кричали. Потом откуда-то донеслись стоны и плач.

Он умер еще до того, как упал в глубокое черное озеро далеко внизу.

— Боже милостивый!

Люди, сгрудившиеся у фуникулера, уставились друг на друга в тусклом свете фонарей. Что-то с грохотом ударилось в верхний вагончик и пронеслось дальше, как метеор.

Спустя мгновение показалось тело, неузнаваемое, если не считать помятого шлема. Нелепый силуэт с вывернутыми руками и ногами, с кровавым месивом на месте лица, пролетел головой вперед вслед за снарядом.

Побелевшие лица невольно обернулись к Мэтисону. Он начальник, он должен все объяснить.

— Это Эндрюс, да?

— Он, это точно, — Артур Мэтисон смотрел в темноту.

— А может, священник?

— Ерунда, это был Эндрюс. Священник выбрался. Он бы столько не продержался в шахтном стволе.

Снизу раздался тихий всплеск, потом еще один.

— Что будем делать, Мэтисон? Видит Бог, здесь нельзя оставаться.

— Ну так полезайте наверх. Как Эндрюс. Сами думайте, выбор у вас есть. Лично я остаюсь, пока не заработает фуникулер.

Наступило молчание. После того, что они сейчас увидели, рисковать никто не хотел.

Время потянулось еще медленней. Только монотонный стук капели в туннеле за спиной. Но вот раздался другой звук, сперва невнятный, словно эхо медленно замирало в пустоте. Но этот звук, наоборот, становился все громче, превращаясь в многоголосое бормотанье; казалось, оно раздается с главной туристской трассы.

— Что такое?

— Думаю, ветер шумит. — У Мэтисона было наготове объяснение для экскурсантов, жалующихся на жуткие голоса в пещерах.

— Нет! Это опять те самые звуки, которые никто не может объяснить. Про которые вы велели говорить, мол, ветер, если кто спросит. Теперь сами слышите, босс.

— Я вам говорю, это ветер. В горе множество проходов, целый лабиринт. Вполне возможно, их продувает на всю глубину.

— Может, и так, только не тот это звук, Мэтисон. — Их раздражение и страх росли с каждой секундой. — Мы не туристы, нас не проведешь. Ты бы не потащил сюда священника, будь тут все в порядке. Тут что-то есть, чего ты боишься до смерти, и мы имеем право знать. Так вот, мы слушаем. Говори!

Мэтисон, опершись спиной о платформу, направил луч фонаря на своих подчиненных. Мрачные лица, зубы стиснуты, в глазах страх. Готовы сами вершить суд, если придется.

— Ну-ну, спокойно, — весь дрожа, он обернулся назад, к широкому туннелю. — Это могут быть те, кто остался за завалом. Живые зовут на помощь.

— Нет, это не их голоса. Потому что они все мертвы, и тот парнишка, что хотел побродить один и заблудился. Ты слишком долго скрывал эти дела, Мэтисон. Они погибли из-за тебя, и мы все из-за тебя погибнем. Но видит Бог, ты за это поплатишься!

— Вы с ума посходили, трусы! — Мэтисон понял, что придется бежать. Он повернулся и быстро зашагал туда, где сейчас было самое страшное место на земле. Потом побежал, минуя загороженный проход по правую руку, с братской могилой в нем. Оттуда никто не выйдет живым.

Он слышал за спиной приглушенную брань преследователей, злоба победила в них страх. Они его убьют, если догонят — кулаками и пинками тяжелых ботинок выместят на нем свою ярость, молотя по избитому телу до тех пор, пока он не испустит дух. Он бежал наугад, то и дело поворачивал и, похоже, далеко оторвался от погони. Фонарь почти выдохся.

Мэтисон понял, что находится в большой пещере. Где-то наверху вечно трудился восковой горняк, балансируя на краю уступа. Другой силился сдвинуть перегруженную вагонетку, которой суждено вечно оставаться на месте. Их положение было таким же безвыходным, как у него.

Преследователи, похоже, отстали. Возможно, их отпугнул мрак заброшенных туннелей — или просто ошиблись поворотом. А владелец сланцевых пещер Кумгильи вдруг пожалел об этом! Лучше бы они сейчас набросились на него, вцепились грубыми руками. Потому что это были живые люди.

Шепот, бормотанье и стоны раздавались со всех сторон, призраки подкрадывались и кружили возле него, ловко увертываясь во тьму всякий раз, как он пытался поймать их тусклым лучом. Они тянулись к нему, прикасаясь влажными холодными пальцами; дразнили, заманивали в царство живых мертвецов.

Мэтисон хотел крикнуть, но не мог, и закрыл глаза, чтобы случайно не увидеть страшные лица. Он услышал другой звук — нарастающий грохот. Закружилась густая пыль, забивая рот и нос, не давая дышать.

Обвал. Дно пещеры дрожало, стены вот-вот готовы были рухнуть. Он пожелал себе быстрой смерти. Обрушилось сзади, там, откуда он пришел. Господи Боже! Он попробовал молиться, но не вспомнил ни слова. Лишь бы только у проклятого церковника не истощился их запас!

Голоса визжали и завывали — товарищи Мэтисона по бессрочному заточению. Призраки все приближались, выкрикивали проклятья, тыкали в него пальцами. Волны их ярости захлестнули его обезумевший мозг.

— Я не виноват! — он кричал, пытался умолять их.

"Ты, ты виноват! На этот раз, Джетро, тебе не уйти. Наша доля — твоя доля, это вечное чистилище, братская могила схороненных заживо!"

Они набросились на него, колотя и разрывая тело окровавленными мозолистыми руками, сжимая горло, чтобы задушить в нем жизнь. В последний раз он попытался крикнуть "Я не Джетро!" — но красная пелена перед глазами почернела, и он понял, что уже не сможет.

Но успел взмолиться о смерти.

Саймон Рэнкин сидел на диване, когда Андреа, помыв посуду, вернулась в комнату. Ковер все еще был свернут, мебель сдвинута с места, меловая пентаграмма на полу напоминала о кошмаре прошлой ночи.

— Пожалуй, нам пора отправляться… — Слова замерли на губах, ее встревожил унылый вид Саймона.

Он сидел, наклонившись вперед, уронив голову на руки: "Может быть, нам не стоит больше беспокоиться. Ни о чем".

— Что на тебя нашло, Саймон? Пять минут назад ты был готов стоять насмерть. А сейчас вдруг пошел на попятный! — Андреа говорила резко, жалость — плохое лекарство от депрессии.

— А что изменится, если мы уничтожим эту малую частицу зла? Со всем злом в мире нам все равно не совладать. Все эти проповедники пути Господня — лжепророки и больше ничего. Иезуиты отвергли меня только потому, что я посмел следовать собственным убеждениям. Для них не имело значения, что мы молимся одному Богу. Они предали меня так же, как жена. Я изгнал дьявола из тысячи мест, но на эту тысячу найдется пять тысяч других, где зло нетронуто. Что эти шахты? Капля в море.

— Возьми себя в руки! — готова была закричать Андреа. Однако сдержалась, поняла, что следует действовать осторожнее. Возможно, сейчас, при свете дня они снова воздействуют на него, но уже иным, более коварным способом. Теперь они стараются довести его до депрессии, заставить сдаться добровольно. Саймону ли не знать, что очень часто психические атаки начинались именно так? Ей стало страшно.