Гай Смит - Погребенные

Папа часто говорил: если будешь хорошей и будешь помогать другим людям, Бог защитит тебя. Фелисити попробовала прочесть молитву, но здесь это было трудно, не то что в церкви, где все молились вместе и самые лучшие слова находил папа. Видно, Бог их оставил, иначе он не позволил бы этому человеку увезти их. Может быть, это наказание за то, что они давно не были в церкви. Джеральд говорит, что ходить в церковь — пустая трата времени.

В комнате стало совсем темно, наверное, уже вечер, значит, они пробыли здесь уже много часов. Эдриен спал, сжавшись на коленях у Фелисити. Она сняла кофточку и укутала его.

Дальнейшее она видела смутно, как во сне. В плохом сне, какие снятся во время болезни. Фелисити трясло от страха. Рядом с ней дрожал, как в лихорадке, Эдриен.

Какие-то люди, и тот с дурными глазами среди них, грубо оторвали детей друг от друга. Их лица сверкали в темноте, будто были намазаны светящейся краской, в отвратительных усмешках не было веселья. Мелькающие лица призраков.

Фелисити хотела закричать, но не могла. Их несли, чужие пальцы впивались в тело, ни одного ласкового прикосновения. Вниз по коридору, потом вверх по лестнице. Невнятные голоса, как шепот на ветру.

Их внесли в просторную комнату, слабо освещенную, однако достаточно, чтобы разглядеть то, что в ней было. Странные пометки на полу, начертанные мелом; Фелисити подумала, что они напоминают линии в школьном спортзале, только смысл здешних линий ей был совершенно непонятен. Оклеенные черной бумагой стены увешаны какими-то фигурками, похоже, вырезанными из серебряной фольги. Все было похоже на театр со сценой, напоминавшей алтарь в церкви папы Рэнкина, с той лишь разницей, что этот "алтарь" был задрапирован черной тканью.

Эдриену удалось крикнуть, и тут же женская рука зажала ему рот. Он слабо сопротивлялся, пока его несли к сооружению в виде алтаря. У Фелисити же было такое ощущение, что она перенеслась по воздуху и опустилась на высокий помост рядом с братом. Сильные пальцы крепко держали обоих за щиколотки и запястья. Потом появились грубые, натирающие кожу веревки; их связали, накрепко затянув узлы, так что руки и ноги тут же стали затекать. А чтобы они не вздумали кричать, рты им заткнули тряпками.

Люди, которые проделали все это с ними, отошли назад, словно для того, чтобы полюбоваться на свою работу. Фелисити искоса взглянула на них сквозь полуприкрытые веки, и дикий ужас, какого она никогда не испытывала раньше, охватил ее. Они все были совершенно голые! Мужчины и женщины, молодые и старые, с упругими торчащими грудями и с обвисшими, старыми. Их глаза, блестевшие неестественно ярко, выражения лиц, как у диких зверей, — все подавляло и вызывало страх. Переговариваясь между собой, люди с благоговейным трепетом взирали на того, кто стоял на возвышении напротив — на смуглого мужчину, того самого, что похитил детей и привез сюда.

Широкими лилово-пурпурными одеждами, украшенными рисунком, он напомнил Фелисити папу Рэнкина. Лицо смуглого человека было неподвижно, только взгляд менял направление, он падал то на пленников, то на два десятка человек, собравшихся в зале. Повинуясь его воле, толпа затихла, подавленная пронизывающим, как осенний ветер, холодом, исходившим от этого человека.

Над ним висел гобелен с изображением козлиной головы и знаков Зодиака. Потайная подсветка ткани производила странное впечатление: глаза чудовища вспыхивали, оживая; казалось, они все видят и понимают.

Люди распростерлись ниц, бормоча непонятные заклинания. Лишь тогда Фелисити поняла, что они находятся в какой-то церкви, только здесь служат не Богу. Здесь не возникало чувство покоя и безопасности, как в папиной церкви. Здесь царили холод и яростная злоба, исходившая от безобразной головы козла, наделившей своей властью того единственного человека, на котором была одежда.

Фелисити взглянула на Эдриена: расширенные от ужаса глаза, крик, заглушенный кляпом. Священник — именно им был человек в ризах — медленно обернулся, его губы сложились в подобие улыбки. Он встал позади Эдриена, держа в каждой руке по предмету. В левой — нечто вроде чаши из черного металла, в правой — длинный нож. Сталь клинка утратила первоначальный цвет, как если бы долго лежала в сырости и заржавела. Господь смилостивился над девочкой: она не узнала пятен свернувшейся и засохшей крови.

В комнате опять стало темней, однако вышитая козлиная голова была хорошо видна, особенно отвратительные красные глаза, устремленные на алтарь. Страшный холод сковал Фелисити. Она не понимала, что происходит. Она только знала, что эти люди хотят причинить зло ей и брату. А она обещала маме присматривать за ним!

Эдриена повернули на бок, так что он едва держался на краю помоста, чаша оказалась под нежным детским горлом, нож — занесен. Гул голосов постепенно нарастал, пока не стал подобен реву толпы на рок-концерте: крови… крови… дай нам крови!

Фелисити смотрела и не верила своим глазам; надрез — и кровь фонтаном брызнула в подставленную чашу, немного пролилось мимо и закапало пол. Разве это дергающееся тело — ее братик? Такого просто не может быть.

Это дурной сон. Вот сейчас она проснется и увидит у своей кровати маму, с тревогой заглядывающую ей в лицо: "Тебе нехорошо, милая, я принесла тебе аспирин, а завтра можешь не ходить в школу. И мы попросим доктора Вудворда прийти посмотреть тебя".

Но мама не появлялась. Чья-то фигура с неясными очертаниями склонилась над ней. Доктор Вудворд? Все расплывалось у нее в глазах, однако девочка догадалась, что это не он. Может быть, другой доктор пришел вместо него? Огромную черную посудину прижали к ее горлу пониже подбородка. Он что-то говорил ей, но ветер на улице завывал так сильно, что она не могла расслышать. Однако догадаться было нетрудно. "Я держу это на случай, если тебя будет тошнить. А сейчас я хочу посмотреть твое горлышко, поэтому прижму тебе язык вот этим ".

Что-то сверкнуло на свету. Оно было непохоже на ложку. Может быть, мама дала ему нож по ошибке, потому что расстроилась и не понимала, что делает. Надо сказать ему, что это опасно, нож острый и может поранить язык. Но она не могла говорить, что-то зажимало рот. Что ж, тем лучше, он не сможет сунуть ей нож в рот, пока не уберет то, что мешает говорить, и тогда наверняка заметит свою ошибку.

Острая боль пронзила горло. Наверное, у нее гланды не в порядке, и ей делают операцию в больнице. Нет, непохоже, перед операцией усыпляют.

Что-то струей лилось в чашу, разбрасывая брызги. А ужасная звериная морда с красными горящими глазами усмехалась, глядя на нее. Конечно, теперь ясно, это сон, и она вот-вот проснется.

Горло невыносимо болело. Она зажмурилась, но и с закрытыми глазами чувствовала на себе пристальный взгляд чудовища. Как будто козел был живой и наблюдал за ней, и угрожал ей.