Гай Смит - Погребенные

— Честно, — сказала Фелисити. — Этот человек отвезет нас.

— Это правда, — незнакомец смахнул соринку со своего темного костюма. Он вдруг заторопился. — Однако нам пора в путь. Ваш папа готовит для вас вкусный ленч.

Фелисити взяла его за руку, Эдриен — за другую, и они быстро зашагали к воротам парка. У выхода мужчина оглянулся, у него вырвался вздох облегчения.

Дети весело забрались на заднее сиденье ничем не примечательной "кортины". Мужчина сел за руль и завел мотор. Вместе с мотором заработало радио, звук был таким громким, что они не слышали друг друга.

Дома, незнакомые улицы неслись мимо, расплываясь в глазах, когда машина набирала скорость. На остановках у светофоров мотор, пожалуй, тарахтел слишком часто. Фелисити выглянула в окно и увидела, что город почти закончился, они ехали по пустырям. Она удивилась, но не испугалась. Возможно, незнакомец ошибся, свернул не туда и пока не понимает своей ошибки.

— Мы едем неправильно, — она постаралась перекричать орущее радио.

Мужчина за рулем не отозвался на ее крик. Он смотрел вперед, дергая переключатель скоростей, как только красный свет сменялся желтым, и срываясь с места на зеленом, так что Эдриена и Фелисити отбрасывало назад.

Фелисити вцепилась в спинку переднего сиденья и, перегнувшись через него, отчаянно крикнула: "Мы не туда едем! Папа Рэнкин живет в другой стороне!"

Водитель искоса взглянул на нее и нахмурился, густые черные брови сошлись на переносице. Он больше не улыбался, выражение лица и глаз стало одинаковым. Он громко приказал: "Заткнись и сядь на место!"

Фелисити не поверила своим ушам, и теперь почувствовала пронзительный страх, во рту вдруг пересохло, она с трудом выговорила то, что терзало ее душу: "Я вам говорю, мы едем не туда. Или мы едем вовсе не к папе Рэнкину? Остановите машину и выпустите нас!"

Водитель не остановился. Теперь они мчались по широкой автостраде в сельской местности, стрелка спидометра дрожала на отметке семьдесят миль в час. Фелисити ничего не могла разобрать на проносившихся мимо дорожных указателях. Она не понимала, куда они едут, но точно знала, что этот путь не приведет к "Пресвитерской". Эдриен, казалось, ничего не замечал; он сосал палец, как обычно, когда ехал в машине.

Фелисити встряхнула брата и крикнула ему в ухо: "Этот человек едет не к папе. Он едет в какое-то другое место. Он — нехороший человек, он гадкий!"

Но малыш и тут не выказал тревоги. Он лишь непонимающе взглянул на сестру; все происходило слишком быстро для его маленького ума. К тому же он привык во всем следовать за сестрой, и всегда все кончалось хорошо.

Проехав еще несколько миль, водитель сбавил скорость и свернул с автострады на проселочную дорогу, подняв при этом клубы пыли, как будто специально, чтобы скрыться от любопытных глаз. Встав на колени, Фелисити испуганно выглядывала в окно. Пустынная местность, выгоревшая трава, кое-где чудом уцелевший куст. Кругом ни души. Как будто они попали на другую планету. Фелисити заплакала, младший брат последовал ее примеру.

Они не сразу заметили старый, обветшалый фермерский дом. Он стоял в самой глубине лощины, по которой они теперь ехали. Мрачный, неприветливый дом казался брошенным, словно прежние обитатели, покинув его однажды, больше не вернулись. Или умерли здесь, и никто их не обнаружил. Крыша зияла дырами там, где шифер сдуло ветром, древесину точили жучки. Треснувшие, а кое-где и выбитые оконные стекла; коричневая краска хлопьями отставала от подоконников, входная дверь перекосилась.

Даже сорнякам приходилось здесь несладко. Поникший под тяжестью семян чертополох нуждался в ветре, который бы разнес по земле его потомство, а пожухлая крапива — в неосторожном путнике, чтобы ужалить его. Когда-то двор перед домом был вымощен, но теперь булыжник покрылся толстым пушистым ковром темно-зеленого мха, примятого колесами автомобилей.

"Кортина" остановилась, мотор и радио заглохли одновременно. Водитель вышел, хлопнув дверью, и направился к дому.

— Скорей, — дрожащими пальцами Фелисити пыталась справиться с дверной ручкой, — выбирайся отсюда, Эдриен, и беги. Он вошел в дом. Беги и спрячься, пока он не вышел.

Но через несколько секунд надежда на спасение умерла. Дверь не поддавалась. Фелисити поняла, что замок стоит на предохранителе, как в "даймлере" Джеральда.

— Не плачь, — Эдриен тщетно пытался утешить сестру. — Может быть, это папин дом. Папа купил его, чтобы мама и папа Джеральд не могли нас найти и чтобы мы жили с ним всегда.

Но Фелисити знала, что это неправда. Она была уверена, что папы там нет. Потому что их папа был хороший, а это место — плохое, даже солнечные лучи не могли проникнуть сюда, чтобы рассеять холод и мрак.

Незнакомец вернулся, рывком открыл заднюю дверь, и по его лицу дети поняли, что надо вылезать из машины. От страха они не могли произнести ни звука. Они больше не помышляли о побеге, этот человек мог бы догнать их в два прыжка. Он шел впереди, уверенный, что дети следуют за ним.

Внутри было так темно, что они почти ничего не видели. Они шли по длинному, покатому коридору, вымощенному грубым камнем. Все было пропитано затхлым, едким запахом, напоминавшим гниющие растения.

Со скрипом распахнулась дверь в щербатой стене. Дети съежились от страха, увидев в темноте горящие глаза их похитителя. Он остановился, пропуская их вперед: "Вы оба, заходите сюда".

Эдриен попятился было назад, но Фелисити схватила его и потащила за собой. Они не должны сердить этого ужасного человека, иначе он сделает с ними что-нибудь очень плохое. Он уже много раз их обманул, и он, конечно, не папин друг.

Дверь с шумом захлопнулась. Они услышали скрежет засова и удаляющиеся шаги, гулко отдававшиеся в пустом доме. Затем наступила тишина.

Они жались друг к другу, не смея оглядеться кругом, из боязни увидеть что-то страшное. Свет проникал в комнату через единственное маленькое окошко высоко в стене, квадратный фут грязного стекла. Вся мебель — кривой стол с откидной крышкой и диван в углу.

Фелисити повела Эдриена к дивану. Ноги больше не держали ее, а садиться на грязный, разбитый пол не хотелось. Диван отсырел, пятна плесени покрывали толстую обивку. Она села и взяла Эдриена на колени. Он прижался к ней и затрясся в рыданиях.

— Не бойся, я с тобой, — сказала она и подумала, как было бы хорошо, если бы вдруг появился папа Рэнкин. Или хотя бы Джеральд, или мама. Но они не придут. Никто не придет, кроме этого человека с колючим взглядом, и это угнетало больше всего. Потому что он хотел сделать с ними что-то ужасное.

Тишину нарушало лишь ее собственное дыхание и всхлипывания Эдриена. Он скоро заснет, зажав большой палец во рту. Но она должна бодрствовать, чтобы охранять брата.