Гай Смит - Погребенные

Владелец пещер Кумгильи был благочестив только на словах, но Фрэнсис не усомнилась в его искренности: сомнения лишь усугубили бы отчаяние.

Снова стало тихо. Она не знала, остался ли Мэтисон в пещере, но, собственно, уйти ему было некуда. Не доносился даже плач детей.

Пыль больше не раздражала легкие, в горле перестало першить. Она попыталась глубоко вдохнуть, но ничего не получилось, как если бы она поднесла к губам чашку и, сделав глоток, вдруг обнаружила, что та пуста.

Безысходное отчаяние окончательно овладело Фрэнсис Майетт. Вместе с остатками воли она лишилась страха и покорно приняла свою судьбу.

Физически все они умерли, но в их телах, как в клетках, томились души. Живые мертвецы!

Стаффорд понял: они погибли. Все, и Мэтисон тоже, черт бы его побрал! Все из-за этого ублюдка, и придется им подыхать тут, как перепуганным кроликам в забитой норе. Все выходы были закупорены огромными глыбами.

Он опустился на пол и выключил фонарь, решив экономить батарейки. Он сам не знал, зачем ему это, но возможность воспользоваться при нужде светом, пусть слабым, служила утешением.

Стаффорд сломал палец, когда обрушился туннель фуникулера. Палец был разбит и не действовал, но больше не болел, даже не ныл. Он принялся перебирать в памяти случившееся, все равно делать было больше нечего. Этот парень, священник, наверняка вылез наружу, но никто не пришел их спасать. Потом Эндрюс. Глыба со свистом пролетела вниз и задела крайний вагончик. К счастью, они впятером стояли на площадке в стороне от поезда. Несколько секунд спустя за глыбой последовал Эндрюс, разбитое тело летело, пока не ударилось о воду в нижнем уровне. Обезумев от страха, они возненавидели Мэтисона за то, что он привел их сюда.

Бог ты мой, как он бежал! Как заяц от своры гончих. Один раз они чуть его не поймали, но хитрый сукин сын где-то спрятался, и слабеющие лучи фонарей не смогли добраться до него. Они долго искали, но все зря. Тогда Тримэйн предложил разделиться. Это было большой ошибкой, не стоило его слушать. В беде лучше держаться вместе, а теперь каждый из четверых бродил, трясясь от страха, по этой преисподней, похожей на пчелиные соты, надрывая глотку до хрипоты и слыша в ответ только раскаты эха. Каждый медленно сходил с ума, почти уже дошел до точки. И во всем виноват Мэтисон, чтоб он сдох!

Возможно, все уже погибли, остался только он. Очень даже вероятно. Чувствуя, что снова впадает в панику, он прополз вперед (или назад?) несколько ярдов, потому что неподвижность была еще хуже. Он пробирался на ощупь, вытягивая руки как можно дальше, все время опасаясь, что земля оборвется и он рухнет в бездонное черное озеро.

Стаффорд включил фонарик, желая убедиться, что тот еще работает. И увидел Тримэйна.

Ему потребовалось время, чтобы понять, что это в самом деле его пропавший товарищ. Когда Стаффорд направил на него слабый луч фонарика, к горлу подступила тошнота, но из пустого желудка вырвалось лишь немного желчи. Да, это был Тримэйн.

Сначала Стаффорд подумал, что тот упал и разбился, но упасть было неоткуда. Тело лежало на спине, и по неестественной позе легко было определить, что позвоночник сломан. Даже мертвый, Тримэйн, казалось, старался оттолкнуть от себя что-то невыразимо ужасное. Круглое, ничем не примечательное лицо было все в запекшейся крови, под красной коркой можно было различить глубокие царапины, как будто злобный дикий зверь рвал его когтями. На месте ноздрей зияла дыра до самого рта. Вопль Стаффорда длился без конца; когда звук угас, рот так и остался разинутым в немом крике. Но не потрясение от вида ран вывернуло внутренности Стаффорда и стиснуло желудок в твердый ком. Причиной тому были глаза Тримэйна, в которых отразился беспредельный ужас, испытанный перед смертью.

Остекленевшие глаза были подернуты пленкой сланцевой пыли, но если всматриваться в них достаточно долго, они прояснялись и начинали притягивать к себе, так что уже невозможно было оторваться. В них возникало отражение — лицо, глядящее в упор с такой злобой, которая не могла существовать среди людей. Человеческое только по форме, оно было изрезано глубокими морщинами, как кожа какой-нибудь мерзкой рептилии, и искажено яростью, недоступной воображению смертных. Фонарик выскользнул из негнущихся пальцев Стаффорда и откатился в сторону, но даже темнота не могла скрыть этого ужасного лица. Зло, вышедшее из смерти и оставшееся живым — там, под землей, в туннелях и пещерах.

Стаффорд тихо плакал, шаря в темноте в поисках фонарика. Он нашел его поблизости, нажал на кнопку, но не увидел даже и проблеска света. Должно быть, лампочка разбилась. Бросив фонарик, Стаффорд взвыл от отчаяния. Он уже не сомневался, что двое остальных тоже погибли и лежат обезображенные, с проломленными черепами где-то в ужасных лабиринтах. Остался только он и это , затаившееся во мраке. Оно охотилось за ним, вынюхивая жертву, как преследует обезумевших от страха кроликов забравшийся в нору кровожадный горностай.

Он снова пополз, но больше не нащупывал путь перед собой, смерть стала спасительным благом. Иногда он слышал шум, но всякий раз, останавливаясь, чтобы прислушаться, не мог уловить ничего, кроме звука падающих капель и стука собственного сердца.

Руки и колени стерлись до мяса, но пронзительный холод притуплял боль. Он желал остановиться и умереть, но конец предстоял медленный и мучительный, кроме того оно могло найти его первым. Мелькнуло жуткое воспоминание. Пару недель назад он купил в сувенирной лавке дешевую книжку о мерзком, полупрозрачном четвероногом чудище, которое веками обитало в кембрийской шахте. Боже праведный, это могла быть вовсе не выдумка!

Он пытался вглядеться в непроницаемую тьму, в мозгу вспыхивали образы, видения возникали и снова растворялись в темноте. Поднимался шум, похожий на вой урагана, и вновь все стихало. Появлялись стоячие озера, подернутые рябью при полном штиле. Необъяснимые картины возникали и пропадали прежде, чем он мог их осмыслить. Внезапно Стаффорд почувствовал, что он не один!

Хотя света не было, он увидел фигуру, напоминавшую человека, но не человеческую, то самое лицо, которое он видел в мертвых глазах Тримэйна, лицо, дышащее злобой, как выдыхают пар морозным утром. Ожившая смерть.

Обрывки образов в мозгу соединились, мелькающие картинки слились и образовали форму — человека, который стоял, глядя на него сверху вниз. Восковые фигуры шахтеров в грязных лохмотьях, бледные лица, не скрывавшие страха перед неизвестностью. Теперь их страх перешел к Стаффорду; терзавший два поколения ужас сконцентрировался в нем и, настоенный на времени, стал еще сильней.