Гай Смит - Погребенные

Стаффорд замычал, как животное на бойне, внутренности сжались, будто их вытягивали клещами. Он почувствовал слабость, словно из тела вынули душу, превратив его в послушного робота, мечтающего только об одном — чтобы ему позволили подчиняться. А за ценой он не постоит.

— Я не могу добраться до остальных. Мне нужна твоя помощь.

— Что угодно, я сделаю все, что хочешь.

— Ты еще живой и будешь служить мне. Их нужно выманить из могилы. Времени у нас мало, потому что человек, наделенный Божьей силой, вернется. Расправившись с теми, я смогу уничтожить и его.

Громко стуча зубами, Стаффорд кивнул. Холод усиливался, но страх отпустил. Каким бы отталкивающим ни был этот шахтер, договор с ним гарантировал Стаффорду безопасность. Тримэйн и другие были наказаны за отказ подчиниться.

— Те, кого завалило в пещерах, сделали безмозглую попытку удрать от меня, но им не укрыться от мести Джетро. Я был приговорен блуждать по шахтам, как по чистилищу. За годы мучений надо расплатиться, и тогда я освобожусь от проклятья Кумгильи. Иди за мной, только ты сможешь пробиться и вывести их так, чтобы они ничего не заподозрили, туда, где я буду ждать.

Стаффорд обнаружил, что бредет по узкой и низкой штольне; тот, кто называл себя Джетро, шел на полшага впереди. Стаффорд ничего не понимал и не пытался понять. Кто-то где-то прячется, их нужно выманить, и тогда с ними будет то же, что с Тримэйном. Это его не касалось, да у него и не было выбора.

Он удивился, что сломанный палец и другие раны больше не болят. Какая-то сила вдохнула в него вторую жизнь, влила новую энергию, превратив страх и отчаяние в эйфорию.

Может, это и есть то, что называют перевоплощением: умирая, рождаешься заново. Если так, он очень доволен, что умер.

Ральф Рис ушел из деревни в половине пятого. Он пробирался украдкой, стараясь остаться незамеченным. Когда он огибал "Лагерь Карактака", оглядываясь на каждом шагу, в его глазах мелькнул страх, терзавший и без того убогий разум. Куда только девались его наглые повадки; даже пальцами он больше не щелкал.

Она приходила прошлой ночью, когда Ральф спал на раскладушке в гостевой спальне родительского дома. Он и сам чувствовал, что после похорон Джо Льюиса что-то должно случиться. Теперь его страхи подтвердились.

Прошлой ночью Ральф лежал и думал о Ди Энсон, эти мысли побудили его искать удовлетворения единственным известным ему способом. В какой-то момент он чуть не вылез из постели, чтобы отправиться к ней; было бы проще простого забраться на крышу сарая, а оттуда в открытое окно ее спальни, и он оседлает ее прежде, чем она успеет поднять тревогу. Две вещи помешали ему осуществить свои фантазии. Во-первых, отец и мать все еще были внизу и наверняка услышали бы, как он встает. А во-вторых, когда он уже окончательно решился выбраться из дома через окно, спустившись по плющу, мечты победно завершились мощным излиянием. В сладостных корчах ему было совершенно наплевать, слышат ли его родители, провались они пропадом. О Господи, это было прекрасно, как будто он перенесся в другой мир, где Ди лежала в его постели, крепко обвивая его очаровательными, стройными ножками и желая удержать его в себе навсегда. А потом он сник, и ему больше не хотелось идти к Ди, и сразу нашлось множество причин, почему ему и не нужно никуда ходить. Он снова забеспокоился о том, что подумали предки, услышав стук и скрип кровати, и вскоре заснул.

Спустя некоторое время Ральф проснулся. В комнате было темно и тихо, но он знал, что не один. Он ощутил ее присутствие так же, как ощущал его каждый раз, когда она появлялась у входа в их пещеру. Раньше она никогда не приходила к нему домой, но он знал, что это не может быть никто другой. Он сел, чтобы чувствовать себя удобней и, наткнувшись на мокрое пятно, застыдился до боли: что, если она догадается, чем он занимался.

И действительно, она была в комнате — маленькая тонкая фигурка напротив смутно очерченного окна; глаза горели в темноте, как у кошки. Ральф содрогнулся, ему вдруг захотелось отвернуться. Раньше она никогда не приходила сюда, даже во сне.

— Ты нам нужен, — проговорила она несвойственным ей прежде, плаксивым голосом. — Он почти добрался до нас. Мы не сможем долго прятаться.

У мальчика перехватило дух, по голове под коротко остриженными волосами пробежал холодок: "Не может быть. Ему такое не под силу".

— Ему — нет. Но с ним один из тех, что заблудились в штольнях. Этот человек пытается пробить завал. Для этого нужно время, но в конце концов он прорубит к нам ход. Тогда мы и те, что пришли после, станем рабами Джетро и вечно будем рубить сланец.

— Я… не смогу ему помешать. — Сейчас Ральф Рис ничем не напоминал того дурачка, что скалился и кривлялся на деревенской площади, это был совершенно другой человек.

— Приходи завтра до темноты, — она говорила торопливо, словно спешила вернуться, а может, ей вовсе нельзя было приходить сюда. — Ты наша последняя надежда, Раф.

Ральф Рис понял, что остался один, и если бы не слабый кислых запах, стоявший в спальне, он мог бы подумать, что все это был сон. Он вспотел, ему захотелось спуститься в уборную, что стояла в глубине двора рядом со старой душевой. Вместо этого он с головой укрылся простынями, потому что ему было очень страшно. Сегодня в девочке было что-то зловещее.

Все же ему удалось заснуть, но тревога и мучительные воспоминания не давали покоя и во сне. Он видел все как наяву. Похороны. В церковь никто не пошел, ее все избегали, равно как в курительной "Лагеря" старались держаться подальше от Джо Льюиса. Однако это не помешало им собраться за кладбищенской изгородью; исполненные ненависти, они молча ждали, попыхивая короткими трубками и презрительно сплевывая на дорожку. Туман стал еще гуще, как будто сами небеса хотели скрыть это позорное сборище.

Кто-то запел; это не был голос Брэйтуэйта, в нем звучала затаенная издевка. Снова наступила тишина, и им пришлось довольно долго ждать, прежде чем со стороны церкви послышались шаги. Из процессии то и дело раздавался негромкий смех… плакальщиков? Нет, о Боже, эти никого не оплакивали… В клубящемся тумане Рис увидал их лица, бледные, как у покойников, на месте ртов чернели беззубые впадины, глазницы зияли пустотой. Обезображенные фигуры в ветхих лохмотьях, покрытых сланцевой пылью, горбатые и уродливые, они волочили по земле искалеченные ноги. Впереди несли гроб, на который они то и дело смачно плевали.

Ральф Рис хотел убежать, он не желал участвовать в этом, но ноги словно приросли к месту. Его-таки заставили стать одним из них .

Брэйтуэйта не было видно. Его заменил кто-то другой, ниже ростом, с узловатыми руками, похожими на обрубки, под ногтями чернела грязь. Ральф попытался отвернуться, но не смог; он не хотел видеть, злобное лицо с натянутой, иссохшей кожей, готовой порваться в любой момент и обнажить голый череп. В густых усах застряла парша и засохшая слизь, поющий рот издевательски кривился.