Владимир Алеников - Очень тихий городок

Саму книгу Серёга не помнил, уж больно давно читал, но зато страшная картинка запала ему в голову навсегда. Его, как правило, впечатляли подобные вещи.

Так и сейчас, словно заворожённый, Серёга наблюдал, как парень левой рукой поворачивает что-то на запястье. Раздался жужжащий, похожий на полёт шмеля звук, и полотно пилы с мелкими острыми зубьями быстро завертелось по овальной окружности.

Серёга опомнился. Мгновенно вздёрнул затвор пистолета и направил его на жуткого парня, твёрдо вознамеревшись нажать на курок.

Однако же ничего из этого не вышло. Пила, разбрасывая кровь во все стороны, вонзилась ему прямо в горло, с пронзительным визгом закрутилась в его шее. Пистолет, которым он так и не сумел воспользоваться, упал из разжавшейся руки обратно на стол.

Ещё через три секунды голова и тело Серёги Агапова развалились в разные стороны.

Рудик левой рукой вынул из кармана платок, аккуратно протёр стёкла очков, на которых осели капли крови. Потом спрятал платок обратно и повернул что-то на запястье. Пила перестала жужжать, остановилась.

Он вытер её о задравшуюся штанину на нелепо торчавшей кверху Серёгиной ноге и снова крутанул механизм. Пила с кликаньем ушла обратно в искусственную руку.

Рудик взял собранный Серёгой Агаповым пистолет, сунул его за пояс. Опять подхватил своё сложенное кресло и спокойно направился к выходу.

Походка у него была необычная, немного птичья. Он шёл небыстро, чуть раскачиваясь и как бы слегка подпрыгивая на ходу. Однако же ступал при этом вполне уверенно.

Дверь Ромка всё же ломать не стал, поостерёгся. Во-первых, папики потом покоя не дадут, за Можай загонят из-за этой вонючей двери. Во-вторых, это вообще ни к чему, сломанная дверь – лишняя улика, если что не так. Ну, а в-третьих, смысла никакого в том не было, времени уже всё равно не оставалось.

Пыл у него прошёл, пятно на джинсах просохло. Теперь Светке надо было бы убраться отсюда, мало ли что.

Сейчас будет воще не до неё!

Лучше всего, чтоб она по-быстрому успокоилась и свалила домой.

Ромка снова осторожно постучал в дверь ванной:

– Свет! Ну чего ты? Ну, извини! Крышняк у меня съехал малость, вот и прибурел чуток. А сейчас нормалёк, на место встал. Ну, выходи уже! Я тебя не трону, клянусь!

Света не прислушивалась к тому, что он говорил. Сидела на полу в ванной, безнадёжно покачивала головой, тихо плакала.

Тупое отчаяние овладело ею. Мир, в котором она жила, и до последних событий был далёк от идеала, а теперь стал просто ужасен.

Где же выход из всего этого?

Да и есть ли он вообще?

– Ну, пожалуйста, Свет! – взывал за дверью Ромка. – Нет больше времени на эту хреновину! Павло подкатит с минуты на минуту.

Света услышала имя Павло, вздрогнула, перестала плакать. В ужасе уставилась на закрытую дверь.

Выхода нет .

Единственный человек, который мог бы помочь ей – это Артём Раскатов. Но он находился далеко от неё и ни о чём не подозревал.

Вечерний ветер набирал силу, разносил мусор по пустым улицам, теребил тёмные деревья. Стая бродячих собак всё ещё грызлась между собой из-за костей с остатками мяса. Бледно-жёлтый свет фонарей тускло освещал Лесную улицу.

Около «Котлетной» было припарковано несколько машин – полицейские газики, «скорая помощь», служебные «Жигули». Вокруг толкалось с дюжину зевак, они с интересом следили за происходящим.

Дверь открылась, санитары выкатили носилки.

Рудик на другой стороне улицы снял очки, вытянул шею, застыл. До боли в глазах вгляделся в неподвижное, прикрытое простынёй тело.

Сидел так до тех пор, пока тело не погрузили в машину. Теперь он остался один. Мамы больше нет. Мамы, которая всегда понимала его, разделяла его чувства. Она прекрасно знала, что он не сможет спокойно жить, пока не разберётся со всеми, пока не отомстит. И во всём помогала ему. Всю его жизнь она помогала ему. Особенно эти годы после беды.

Он ей всем обязан.

Это она сделала его сильным, заставила дядю Костю изготовить специальные спортивные снаряды, чтобы он мог тренироваться…

Это мама помогла ему выбрать новое, так понравившееся ему, придающее силы имя – Рудольф.

А теперь её нет.

Теперь придётся всё делать самому.

Он справится. Он должен справиться. Сначала надо довести до конца задуманное, а там…

Там будет видно.

Он вытер слёзы, медленно вернул очки на место.

«Скорая помощь» фыркнула простуженным мотором и уехала. Напоследок громко, на всю улицу, выстрелила выхлопным газом, напугала рычащих собак.

Рудик по-прежнему не двигался в своём кресле, укутанный плотной тенью раскидистого клёна. Увидеть его там, не подойдя совсем близко, было почти невозможно.

Что же теперь делать?

Он просидел так ещё некоторое время, наблюдая за выходившими из «Котлетной» людьми.

Потом плотно сжал губы, потянул на себя рычажок в подлокотнике, развернул кресло и покатил прочь.

Выход был найден, решение принято.

Сеня Храпченко осторожно въезжал во двор приозёрского отделения полиции, сочувственно поглядывал на сидевшего рядом опухшего, белого, без единой кровинки в лице, Артёма. Голова у его молодого начальника была перевязана, правое запястье утопало в полиэтиленовом мешке со льдом.

Артём в отличие от Вити Сушкина в больницу ехать категорически отказался, в первую очередь потребовал отвезти себя в отделение. Хотел лично обо всём доложить Балабину, важно было обсудить все детали перед появлением высокого начальства, выработать совместный план. Его, Артёма Раскатова, дальнейшая карьера также зависела от того, как будет преподнесена вся эта история. Понятно, что пальму первенства Балабин заберёт себе. Но он хотел понять, как Борис Дмитриевич собирается отметить его роль в деле, может быть, даже дипломатично подсказать кое-какие нюансы. Здесь каждая минута дорога, начальство должно было появиться вот-вот.

Так что больница может и подождать.

Сеня Храпченко остановил машину, выключил мотор.

– Я немного тут посижу, ладно? – застенчиво спросил он.

Артём кивнул, левой рукой открыл дверцу, выскочил из машины, перескакивая через ступеньки, влетел внутрь отделения.

Сеня, глядя ему вслед, безнадёжно покачал головой. Остался задумчиво сидеть на месте. После всепго, что он увидел в «Котлетной», сил на какие-либо действия у него совсем не оставалось. Два последних дня полностью перевернули его понятия о жизни вообще и службе в полиции в частности.

Так больше нельзя!

Единственное, чего он хотел теперь, – это очутиться сейчас как можно дальше отсюда и чтобы вся жуть, в которую он поневоле оказался втянут, забылась, как страшный сон.