Говард Лавкрафт - Кошмар По-эта

Именно тогда и явился из Египта Ньярлатхотеп. Кем он был – этого сказать не мог никто, но в жилах его текла древняя египетская кровь, и выглядел он словно фараон. При его виде феллахи преклоняли колени, хотя и не могли объяснить, почему так поступают. Он заявил, будто восстал из мрака двадцати семи веков, и якобы получил послания из мест, чуждых нашей планете. Ньярлатхотеп – смуглый, стройный и зловещий – пришел в цивилизованные страны, повсюду скупая загадочные приборы из стекла и металла и собирая из них еще более непонятные аппараты. Он много говорил об электричестве и психологии и демонстрировал силу, от которой зрители теряли дар речи, и которая невероятно увеличивала его славу. Люди советовали друг другу сходить посмотреть на Ньярлатхотепа – и дрожали при этом. А там, где оставлял свой след Ньярлатхотеп, покой исчезал, ибо предрассветные часы оглашались воплями от кошмарных снов. Никогда прежде эти крики не были такой распространенной бедой; теперь же мудрецы едва ли не требовали введения запрета на сон в предрассветные часы, дабы истошные крики в городах поменьше тревожили бледную, источавшую жалость луну, тускло освещавшую зеленые воды, скользившие под мостами, и старые шпили, осыпавшиеся под тусклым небом.

I remember when Nyarlathotep came to my city the great, the old, the terrible city of unnumbered crimes. My friend had told me of him, and of the impelling fascination and allurement of his revelations, and I burned with eagerness to explore his uttermost mysteries. My friend said they were horrible and impressive beyond my most fevered imaginings; and what was thrown on a screen in the darkened room prophesied things none but Nyarlathotep dared prophesy, and in the sputter of his sparks there was taken from men that which had never been taken before yet which shewed only in the eyes. And I heard it hinted abroad that those who knew Nyarlathotep looked on sights which others saw not.

Я помню, как Ньярлатхотеп объявился в моем городе – величественном, древнем и ужасном городе бесчисленных преступлений. Мой друг рассказал мне о нем, о чарах и соблазнах его откровений, и я загорелся желанием приобщиться к его невообразимым тайнам. Мой друг сказал, что они потрясающее и ужаснее моих самых лихорадочных мечтаний; и что его проекции на экране в затемненной комнате предсказывают вещи, которые только Ньярлатхотеп и осмеливается предрекать, а в снопе произведенных им искр из людей извлекается то, что прежде никогда не извлекалось, но что открывается лишь человеческому глазу. Еще до меня доходили многочисленные слухи, будто познавшим Ньярлатхотепа являются виды, недоступные остальным.

Стояла жаркая осень, когда я вместе с беспокойной толпой ночью пошел на встречу с Ньярлатхотепом; душной ночью, вверх по бесконечной лестнице в битком набитую зрителями комнату. И в сумраке на экране я увидел фигуры в капюшонах посреди руин и злобные желтые лица, выглядывающие из-за поваленных монументов. И еще я увидел, как мир сражается с мраком, с волнами разрушения из далекого космоса; как он кружится, клокочет и бьется рядом с тускнеющим и остывающим солнцем. А затем вокруг голов зрителей причудливо заплясали искры, и у всех волосы встали дыбом, и следом появились и опустились на головы тени, чья абсурдность не поддается описанию. А когда я, более хладнокровный и более сведущий в науках, нежели остальные, стал дрожащим тихим голосом протестовать против надувательства и статического электричества, Ньярлатхотеп всех нас вытолкал вниз по головокружительной лестнице на сырые, жаркие безлюдные полуночные улицы. Я громко кричал, что не боюсь, что меня никому не запугать, и остальные тоже кричали со мной из бравады. Мы уверяли друг друга, что город все тот же самый, и все еще живой; а когда начали гаснуть уличные фонари, мы обрушили проклятья на электрическую компанию и рассмеялись над своими растерянными лицами.

Думаю, на нас воздействовало нечто исходящее от зеленоватой луны, потому что когда на нас упали ее лучи, мы против воли двинулись нелепым строем и, казалось, знали, куда идем, хотя и не осмеливались об этом даже думать. Мостовая, увидели мы, была совершенно разбита и поросла травой, а кое-где среди булыжника проглядывал ржавый след, обозначавший некогда проходившую трамвайную линию. Еще мы увидели одинокий разбитый трамвай без стекол, почти завалившийся набок. Вглядевшись в горизонт, мы не нашли третьей башни у реки и обратили внимание, что силуэт второй башни на вершине неровный. Затем мы разделились на небольшие колонны, и всех нас словно бы потащило в разные стороны. Одна колонна исчезла в узкой улочке слева, оставив после себя лишь эхо жуткого стона. Другая, заходясь безумным смехом, гуськом спустилась в заросший сорняками вход в подземку. Мою же колонну потянуло в открытую местность, и я уже чувствовал холод, неподобающий жаркой осени; и когда мы прошествовали через мрачное болото, нам открылись зловещие снега, ужасающе сиявшие в лунном свете. Непроторенные и непостижимые снега, со всех сторон стягивающиеся в одном направлении – туда, где лежала бездна, еще более черная из-за своих сверкающих стен. Моя колонна казалась значительно поредевшей, когда мы сонно волочились в эту пропасть. Я отстал, потому что меня пугал тот черный разрыв в залитом зеленым светом снегу, и мне показалось, что я расслышал отзвуки тревожных завываний, когда пропали мои спутники; тем не менее, сил противиться движению у меня уже не было. Меня словно манили те, кто прошел передо мной, и я плыл между огромными сугробами, дрожащий и напуганный, в незримый вихрь невообразимого.

Необыкновенно разумное, невыразимо безумное – только былые боги могут сказать, насколько. Ослабевшая, тончайшая тень, корчащаяся в руках, которые и не руки вовсе, и слепо пронесшиеся мимо наводящего ужас полуночного мрака гниющих творений – трупов миров с язвами на местах городов – погребальные ветры, что задевают бледные звезды и гасят их мерцание. За мирами – смутные призраки чудовищных существ; едва заметные колонны нечестивых храмов, что покоятся на безымянных скалах на самом дне пространства и взметаются до головокружительного вакуума над сферами света и тьмы. И по всему этому бурлящему кладбищу вселенной раздается приглушенный, сводящий с ума барабанный бой и пронзительный монотонный вой богохульных флейт из немыслимых темных покоев по ту сторону Времени; отвратительный грохот и завывание, под который медленно, неуклюже и нелепо танцуют гигантские, мрачные конечные боги – немые, бездумные горгульи, чья душа есть Ньярлатхотеп.