Валерия Спасская - Время светлячков

Лара нащупала телефон, который на счастье оказался в кармане её халата, и набрала Яру. Он ответил не сразу. Кот продолжал шипеть.

— Алё, — Яр говорил полушёпотом, и она едва его слышала, — что случилось?

— Яр, мне страшно, — всхлипывая, пробормотала Лара; она вздрагивала и судорожно дышала, казалось, у неё начинается истерика, — ты можешь прийти?

— Нет, извини, не могу, а в чём дело?

— Не знаю, у меня кот воет, и как будто кто-то есть в доме, но никого нет.

— Может, тебе кажется? Выпей чего-нибудь успокоительного и ложись спать, — мягко посоветовал он.

— Яр, нет, я сейчас не усну, я даже боюсь пошевелиться, Бесик что-то видит, чего не вижу я, но я ЭТО чувствую.

— Что же это?

— Не знаю…

— Ярик! — раздался на заднем плане громкий женский голос. — С кем ты говоришь?

— Мне надо идти, — прошептал он, — ты держись там, всё будет хорошо.

И повесил трубку.

Задохнувшись слезами, Лара упала и забилась в настоящей истерике. Она каталась, кричала, молотила по полу кулаками, так, что все мрачные угрожающие тени мгновенно расползлись по углам. Теперь, перед лицом чёрного отчаяния, затопившего её сознание, никакие демоны были не страшны, и даже кот перестал выть. Теперь он сидел, изумлённо глядя на свою обезумевшую хозяйку.

— «Всё будет хорошо», — шептала она пересохшими губами, прислонившись к стене, — значит, вот как ты помогаешь мне… бросаешь меня одну, когда мне плохо и страшно…

Она сидела и смотрела на экран телефона. Телефон молчал.

Наконец, когда тишина стала невыносимой, Лара заставила себя подняться, выпить успокоительного и лечь спать. Она взяла с собой камни и уткнулась в подушку, которая хранила запах любимого.

Теперь, когда они начали встречаться, всё стало ещё хуже. В прежних отношениях без близости было много света, красоты, ожидания чуда. Теперь всё обратилось в мрачную безысходность и почти невыносимую боль в груди. Эта боль вызывала в памяти какие-то страшные состояния, которых Лара не могла помнить. Но ей казалось, что она вспоминает себя совсем крошечную, новорожденную, выгибающуюся от отчаянного плача. Туго скрученное тельце вопило, силясь выбраться из узла пелёнок, но никто не слышал её и не отвечал.

Ей хотелось ощутить тепло материнского тела, припасть к мягкой груди и глотать питательную влагу, животик скручивало от боли, но вокруг расстилалась только безответная тишина, и никто не появлялся, чтобы взять её на ручки.

Приступы паники и позже преследовали Лару, но об этом никто не знал. Да и кому она могла рассказать? Возможно, поэтому девочка росла замкнутой и нелюдимой. Не привыкнув ждать помощи от других людей, она уже не верила им. Однако в её сердце жила надежда, что однажды ей удастся найти то живительное тепло, которое она искала тщетно и неосознанно всю свою жизнь.

И когда руки любимого мужчины обвивали её, когда он нежно прижимал её к себе и они сливались в единое целое, Ларе казалось на краткие мгновения, что она достигла, наконец, того желанного берега безопасности, внимания и поддержки, который всё время грезился ей где-то вдали.

Рядом с Яром ей всегда было так хорошо и спокойно…

Так что же произошло? Неужели он не чувствует того же, что и она?

Как он может спать спокойно, зная, что она в отчаянии?

Да и знает ли? Вдруг он думает, что это просто незначительная временная блажь, или, того хуже, что она безумна?

Предположения о том, что думает он, совсем выбивали из колеи.

Лара закрыла глаза и постаралась успокоить все движения мыслей. Вместо мыслей перед её глазами теперь мелькали чёрные вспышки. Они взрывались в пустоте и растворялись, и тут же из ничего появлялись новые. Она смотрела на них долго, но успокоительное начинало действовать, и теперь вся усталость, которую она не чувствовала до этого, моментально дала о себе знать. Ларе казалось, что какое-то огромное тяжёлое чёрное одеяло накрыло её с головой, забирая остатки кислорода, и она не сопротивлялась, а погружалась в бессознательное состояние без воздуха и света. Но, по крайней мере, в нём не было боли и отчаяния.

На мгновение перед её внутренним взором мелькнуло лицо демона с наполовину дописанным лицом. Он поднял голову и смотрел прямо и с вызовом, глаза его блестели и, подобно невидимым, но ощутимым щупальцам осьминога, его взор, казалось, проникал ей прямо в душу — в то место, которое существовало из жизни в жизнь. Чудовище оскалилось в торжествующей ухмылке, Лара вздрогнула и провалилась в сон.

* * *

С того дня Ларе не здоровилось. Она закрыла серым бархатом неоконченную картину, потому что тошнота подкатывала к горлу каждый раз, когда она подходила чуть ближе… как будто это полотно было проклято. Девушка даже не находила в себе сил снять его с мольберта и начать что-то новое.

Она плакала, не переставая, круглые сутки, и вместе со слезами силы покидали её…

Яр звонил и писал по несколько раз в день, но ей было всё равно. Его тёплые руки до сих пор сжимали её в объятиях, и это было навсегда, но не здесь, не сейчас, а в том странном измерении, где они встречались снова и снова, лишённые тел.

* * *

Камила сидела, закутавшись в шерстяной плед, спутанные волосы обрамляли худое нездорового цвета лицо, на котором, казалось, остались одни лишь огромные отливающие золотом светло-карие глаза. Она дрожала — не от внешнего холода, а от странного внутреннего озноба.

Никогда не гаснущая печь пылала, лампа горела не переставая, они со Львом постоянно меняли масло, но девушка не могла согреться. Пронизывающий холод изнутри выходил наружу, так, что зубы стучали. Оставаясь одна, она приподнимала юбку и видела вместо коленей обтянутые синеватой кожей кости.

Лев приносил ей еду, но её постоянно тошнило.

Вместе с холодом и худобой являлась бессонница. Ему теперь незачем было дежурить так долго, но он, напротив, почти не уходил. Воспалёнными покрасневшими глазами он следил за процессами в яйце, словно не доверял ей. Да и сложно было доверять этому иссохшему дрожащему существу, от которого уже, казалось, веяло холодом могилы.

Но однажды он позвал её необычно возбуждённым голосом, и они разглядывали субстанцию вместе сквозь хрустальное оконце, затаив дыхание, плечом к плечу, почти соприкасаясь лицами.

Непроизвольные слёзы струились по щекам Камилы, угольно-чёрное вещество кипело внутри, пузырилось и оседало на стеклянных стенках, заточённое в своей прозрачной тюрьме. 9 9 «Материя, приведённая в движение соответствующим жаром, начинает делаться чёрной. Этот цвет является ключом и началом Делания. В нём заключаются все другие цвета…» (Гигинус из Бармы «Царство Сатурна меняется в век золота»)

Лев вдруг обернулся и посмотрел на неё.