Стивен Кинг - Если она кровоточит

Я взяла еще одно печенье.

“И пей свой чай, мальчик.”

Я выпил свой чай.

“Пожалуй, я займусь следующим этажом наверху. Возможно, они поменяют простыни на кроватях вместо того, чтобы просто раздевать их, по крайней мере сейчас. Как ты думаешь, что будет с этим домом?”

- Ну, я даже не знаю.”

“Я тоже не знаю, ни малейшего понятия. Не могу себе представить, чтобы кто-то его купил. Мистер Харриган был единственным в своем роде, и это тоже относится к нему . . .- Она широко развела руками. “. . . все это.”

Я подумал о стеклянном лифте и решил, что она права.

Миссис Джи схватила еще одно печенье. “А как насчет комнатных растений? Есть какие-нибудь идеи насчет них?”

“Я возьму парочку, если ты не против, - сказал я. - Остальное я не знаю.”

“Я тоже. И его морозильник полон. Я думаю, мы могли бы разделить это на три части—ты, я и Пит.”

"Бери, ешь", - подумал я. Сие творите в мое воспоминание .

- Она вздохнула. “Я в основном просто колеблюсь. Растягивая несколько дел по дому, как будто их было много. Я не знаю, что буду с собой делать, и это Божья правда. А как насчет тебя, Крейг? Что ты собираешься делать?”

“А сейчас я спущусь вниз, чтобы обрызгать его лесную курицу, - сказал я. “И если ты уверена, что все в порядке, я, по крайней мере, возьму африканскую фиалку, когда вернусь домой.”

- Конечно, я уверена.- Она сказала Это так, как говорят Янки: Coss. “Столько, сколько ты захочешь.”

Она поднялась наверх, а я спустился в подвал, где мистер Харриган держал свои грибы в куче террариумов. Пока я спрыскивал, я думал о текстовом сообщении, которое получил от pirateking1 посреди ночи. Папа был прав, это должно было быть шуткой, но разве шутник не послал бы что-нибудь по крайней мере полушутливое, вроде " Спаси меня, я заперт в коробке" или " старый ящик, который ушел, не беспокоит меня, пока я разлагаюсь"? С чего бы шутнику просто послать двойную букву "А", которая, когда ты говоришь, звучит как бульканье или предсмертный хрип? И с какой стати шутнику посылать мой инициал? Не раз и не два, а целых три?

В конце концов я взял четыре комнатных растения Мистера Харригана-африканскую фиалку, антуриум, пеперомию и диффенбахию. Я заметил их около нашего дома, приберегая диффенбахию для своей комнаты, потому что она была моей любимой. Но я просто топтался на месте и знал это. Как только растения были расставлены, я достал из холодильника бутылку "Снэппла", положил ее в седельную сумку своего велосипеда и поехал на кладбище Вязов.

В то жаркое летнее утро оно было совершенно пустое, и я сразу же отправился на могилу Мистера Харригана. Камень был на месте, ничего особенного, просто гранитная табличка с его именем и датами. Там было много цветов, все еще свежих (это ненадолго), большинство с засунутыми в них картами. Самый большой букет, возможно, сорванный с клумбы самого мистера Харригана—из уважения, а не из скупости,—был от семьи Пита Бостуика.

Я опустился на колени, но не для того, чтобы молиться. Я достал из кармана телефон и держал его в руке. Мое сердце билось так сильно, что перед глазами вспыхивали маленькие черные точки. Я подошел к своим контактам и позвонил ему. Затем я опустил телефон и положил лицо на только что замененный дерн, прислушиваясь к голосу Тэмми Уайнетт.

Мне тоже показалось, что я ее слышу, но это, должно быть, было мое воображение. Она должна была пройти сквозь его пальто, через крышку гроба и подняться на шесть футов над землей. Но мне казалось, что это так. Нет, проверьте это—я был уверен, что сделал это. Телефон мистера Харригана, поющий “Стой рядом со своим человеком " там, внизу, в его могиле.

В другом ухе, которое не было прижато к земле, я услышал его голос, очень слабый, но слышимый в дремотной тишине этого места: “я сейчас не отвечаю на звонки. Я перезвоню вам, если это будет уместно.”

Но он этого не сделает, уместно это или нет. Он был мертв.

Я пошел домой.

В сентябре 2009 года я вместе с моими друзьями Марджи, Реджиной и Билли начал учиться в средней школе Гейтс-Фоллз. Мы ехали в маленьком подержанном автобусе, который быстро заработал нам насмешливое прозвище коротышек-автобусников из Gates kids. В конце концов я стал выше (хотя мне не хватило двух дюймов до шести футов, и это разбивало мне сердце), но в тот первый день в школе я был самым низкорослым ребенком в восьмом классе. Что делало меня идеальной мишенью для Кенни Янко, неуклюжего нарушителя спокойствия, которого в тот год держали взаперти и чья фотография должна была быть в словаре рядом со словом хулиган.

Наш первый класс был вовсе не классом, а школьным собранием для новых детей из так называемых “учебных городов” Харлоу, Моттона и Церкви Шайло. Директором школы в тот год (и еще много лет спустя) был высокий неуклюжий парень с такой блестящей лысой головой, что она казалась Симонизированной. Это был мистер Альберт Дуглас, известный ребятам либо как Алки Эл, либо как Дипсо Даг. Никто из ребят никогда по-настоящему не видел его заряженным, но в те времена он пил, как рыба, и это был символ веры.

Он поднялся на трибуну, поприветствовал “ группу прекрасных новых студентов " в Гейтс-Фоллс-мидл и рассказал нам обо всех замечательных вещах, которые ждут нас в предстоящем учебном году. Они включали в себя группу, хор, дискуссионный клуб, фотоклуб, будущих фермеров Америки и все виды спорта, с которыми мы могли справиться (до тех пор, пока они были бейсболом, легкой атлетикой, футболом или лакроссом—до старшей школы не было никакого варианта футбола). Он объяснил мне, что раз в месяц по пятницам мальчики должны носить галстуки и спортивные куртки, а девочки-платья (пожалуйста, не выше двух дюймов от колена). Наконец, он сказал нам, что никаких посвящений новых иногородних студентов не будет. Другими словами, мы сами. По-видимому, в прошлом году студент-переводчик из Вермонта оказался в центральной части штата Мэн-Дженерал после того, как его заставили выпить три бутылки "Гаторейда", и теперь эта традиция была запрещена. Затем он пожелал нам всего хорошего и отправил нас в то, что он назвал “нашим академическим приключением".”

Мои опасения заблудиться в этой огромной новой школе оказались беспочвенными, потому что на самом деле она вовсе не была огромной. Все мои занятия, кроме семидесятого урока английского языка, проходили на втором этаже, и мне нравились все мои учителя. Я боялся урока математики, но оказалось, что мы начали почти с того места, где я остановился, так что все было в порядке. Я чувствовал себя довольно хорошо во всем этом до четырехминутной смены занятий между шестым и седьмым периодом.

Я направился вниз по коридору к лестнице, мимо хлопающих шкафчиков, болтающих детей и запаха Бифарони из кафетерия. Я как раз добрался до верха лестницы, когда чья-то рука схватила меня. - Привет, новенький. Не так быстро.”