Ольга Птицева - Фаза мертвого сна [СИ]

— Ну если так… Если хорошо все, — неуверенно проговорила мама. — То я, наверное, билеты сдам… Пока без штрафа стоимость вернуть можно. Да, сынок?

— Сдавай, конечно, ма! А я тебе на неделе может денег пришлю немножко. Тут собралось…

На том конце трубки повисло молчание.

— Мам?

Она всхлипнула, потом еще и еще.

— Совсем ты вырос, Гоше… — Сбилась, помолчала, поправила сама себя. — Гришенька. Вон какой взрослый. В Москве живешь, работаешь… — Слова потонули в рыданиях.

Я представил ее лежащей у стены на продавленном диване. Застиранный халатик, полные колени, растрепанные волосы. Как она плачет, прижав ко рту кулачок, красная, потная, до ужаса одинокая. А за отодвинутой шифоньеркой пустует моя разобранная кровать, такая, как я оставил ее в утро отъезда.

— Мам, ну перестань… — Говорить стало еще сложнее. — Ну чего ты, а? Хорошо же все. Давай, поспи еще, я днем наберу.

— Хорошо, сыночек, я посплю… — Ее голос тут же стал сонным и неразборчивым.

После слез и переживаний она всегда засыпала. Погружалась в странное состояние, сродни коме, — ее не мог разбудить ни шум, ни активное тормашение. Однажды, на вторые сутки сна-не-сна, я перепугался, начал трясти ее, но она только перевернулась на другой бок, оставив на подушке влажное пятно натекшей слюны.

Мама первой нажала на отбой. Пол холодил голые ступни, я еще немного постоял, наблюдая, как просыпается за окном город. На душе было погано. Я ненавидел врать маме. Слишком доверчивой она была, прямо как ребенок или человек, которого легко назвать неполноценным. Она принимала за истину любые мои слова, смотрела снизу-вверх, округляла глаза, кивала головой. Я мог сказать ей, что завтра лечу в космос, а она бы начала переживать — не простыну ли я в пути. Этим легко было пользоваться, что я и делал, но только в случаях, которые правда стоили того.

Приезд мамы сюда оказался бы сродни природному бедствию. Окажись она в одной квартире с теткой, наружу сразу бы вылезли все подробности их последней встречи, а я оказался бы между двух огней — сумасшедших и непредсказуемых. Пришлось бы бежать, куда глаза глядят, хоть на улицу, хоть под лавку зала ожидания Киевского вокзала. Нет уж, благодарю. Пускай скелеты остаются запрятанными в дальний ящик шкафа. А я пока затаюсь здесь — среди скрипов и шорохов, что во сне, что наяву.

Время подползало к половине восьмого. Нужно было собраться с мыслями, принять душ, перекусить чем-нибудь и выдвинуться на смену, но я продолжал стоять, гипнотизируя окно. Холод поднимался от ступней вверх, я чувствовал, как озноб бежит по спине, а руки покрываются пупырышками. Першило в горле, мысли стали тягучими и медленными. С каждой секундой я заболевал все сильнее.

А что, если никуда сегодня не идти? Что, если вообще перестать таскаться в эту картофельную преисподнюю, убивая силы на липкие столы и грязные туалеты? Сколько в Москве забегаловок, неужто завтра, встав здоровым и бодрым, я не найду себе новое место? Думать так было приятно, я отстраненно перебирал варианты, представлял, как покраснеет от злости Максим, когда поймет, что я не приду. Пусть сам вылизывает пол, пусть сам заливает туалеты, пусть сам проверяет столы на липкость. Это больше не мое дело. Так легко просто не пойти туда, так упоительно, так приятно.

Лучше прямо сейчас вернуться в постель, укутаться покрывалом, опустить голову на подушку и уснуть. Сон уже мелькал на краешке сознания, готовый принять меня в своих упоительные объятия. И я поддался ему, со мной вообще просто договориться.

Но стоило только блаженно вытянуться, уткнувшись лбом в стену, как по другую ее сторону раздался непривычный шум. Тетка! Я успел забыть о реальности ее существования. Скорее, призрак, о котором слагают легенды, чем живой человек, которому порой необходимо выйти из дома. Она определенно собиралась куда-то. Скрипели дверцы шкафов, по полу стучали каблуки, тетка вздыхала и бормотала что-то несвязно.

И каждый звук, издаваемый ею, приводил меня в замешательство. Как могла она — сумасшедшая от пяток до макушки, совершать привычные людям действия, точь-в-точь те же, что все остальные? Нет! Ее делом было изредка выбираться из берлоги, брести по коридору, жевать впотьмах печенье и возвращаться обратно, чтобы щелчок замка прочно отделял ее от остального мира.

Я вскочил, прокрался к двери и выглянул в коридор. Тетка топталась в прихожей. На ней было длинное пальто — коричневое в мелкую клетку, вязаный шарф неряшливо свисал с плеча до самого пола, в руках она держала кожаный портфель, весь в царапинах и потертостях. Напряженная спина была прямой, как доска. Низкие каблуки туфель выбивали нервный ритм.

— Елена Викторовна, — тихонько позвал я.

Она дернулась, портфель выпал из рук и шумно ударился замком о пол. Тетка обернулась через плечо. Я с трудом узнал ее — лицо стало похоже на карнавальную маску. Подведенные кривыми линиями глаза, красная помада, чахоточные от румян щеки. Так красятся маленькие девочки, тайком умыкнувшие из маминой сумки косметичку. На ее пожухлой коже все это смотрелось настолько жутко, что я с трудом сдержал нервный смешок.

— Гоша? Ты еще тут? — рассеяно спросила она и ощерилась, имитируя улыбку, зубы были красными от помады. — А я вот прогуляться решила, знаешь ли, каждый день нужно дышать свежим воздухом. Вот ты дышишь?

Я кивнул, ругая себя на чем свет стоит за то, что вообще окликнул ее. Лежал бы себе, пережидая, пока эта сумасшедшая свалит к черту на кулички. Так нет же, решил встрять. Вот и стой теперь, поддерживай беседу, может еще какая семейная тайна вскроется всем на радость. Ничему жизнь не учит.

— И погода еще такая отменная! — воодушевленно продолжала тетка.

За моей спиной дождь уже вовсю бился в окно. Грозовые тучи наползали с горизонта. В щели подоконника свистел ветер.

— Вы бы зонтик взяли… На всякий случай.

Тетка залилась визгливым смехом, будто я отлично пошутил, махнула мне ладонью, мол, вот же весельчак, сладу с тобой нет, приоткрыла дверь и выскользнула в подъезд, гибкая, как змейка. Забытый портфель остался валяться на полу.

Нужно было броситься за ней, вернуть домой, смыть боевую раскраску и уложить спать. Я привык защищать маму, останавливать, оберегать от вреда, который она могла нанести себя, не подумав. Вот только Елена Викторовна матерью мне была. А если выбирать себе деву в беде, то кроме сумасшедшей тетки, я слету мог назвать еще две кандидатуры, куда приятнее, чем она. Одна из них даже была настоящей. Но мириться с Зоей мне не хотелось, по крайней мере сегодня, для этого нужно было как минимум выйти на улицу. До Норы же было рукой подать — два шага до тахты, пара минут на засыпание. И вот она — тянет ко мне руки, в мольбе защитить ее и сберечь. А что все это лишь сон, так судьи кто? Нет здесь судей. Есть только я и холодная стенка, остужающая раскаленный от жара лоб.