Ольга Птицева - Брат болотного края [СИ]

Голос восторженно ахнул и тут же забормотал еще быстрее.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду, того найду. Куда идешь? Кого найдешь? Куда иду…

Поля отмахнулась от темноты, рассекла ее ладонью на два лоскута. Голос вскрикнул от боли, но не отстал.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда идешь? Кого найдешь?

Болотина лениво хлюпала под ногами. Поля шагала, заставляя себя не слушать, бормотание. В полнейшей тишине, неслыханной для леса, вечно бурлящего жизнью, он грохотал все оглушительнее, бил по ушам, стучал в висках. Поля пробиралась к тропинке, не видя ничего перед собой, на одном только чутье, дарованном Батюшкой.

— Ты теперь лесовая, — сказал он, оглаживая березоньки по пути к дому. — Никто тебя с пути не собьет, каждая тропка выведет. Слушай лес, он не обманет.

Под большими ладонями Батюшки березоньки взволнованно дрожали сережками, чуть уловимый звон летел по рощице, передавая благую весть — Хозяин добр, Хозяин ласков, Хозяин нашел себе молодую жену и ведет ее к родовой поляне. И не было хмари, не было топи. Не было проклятого голоса в голове.

— Куда идешь? Кого найдешь? Куда идешь? Кого найдешь?

— К болотнику на поклон! Лешему в бороду! Кунице в гости! — зашипела Поля, ринулась через тьму вперед, туда, где начинала лосья поляна.

Огонь съежился и почти затух. На краю, свернувшись в неразрывный комок рук и ног, забылись сном осиротевшие безумицы. Поля видела, как напряженно дрожат длинные ресницы той, что пряталась за волчьей мордой, но морок сытой ночи сморил и ее. Как бороться с ним, если само естество леса сжалось до небытия, чтобы отдохнуть, утомленное мертвяками болотными? Поляша и сама готова была рухнуть да уснуть, но копошение у дубовых корней нарушало сонный покой. Поваленная сосна скрывала от глаз тех, кто дурману не поддался. Поля скользнула к ним, но темнота стала плотной и упругой, не прорвешь ее, не двинешься через силу. Пришлось подняться на носочки и сощуриться, чтобы выцепить из мрака, как натянулась живым горбом дырявая Глашина шаль, накинутая поверх наготы и срама. Поля втянула носом дух чужой страсти, пота и жара. Слабо закружилась голова. Голод, неутолимый и пронзительный, как закатная трель соловья, скрутил нутро. Грязные ногти больно впились в мертвые ладони — это Поля сжала кулаки, чтобы не броситься разнимать любящихся в дубовых корнях. Острые клыки сжали холодные губы — это Поля закусила их, чтобы не окликнуть пришлую девку.

Тонкие космы ее выбились из-под шали, мелькнуло голое плечо — острое и костлявое, хилая ручка сгребла влажную землю, сор и хвою, сжала изо всех своих никчемных сил. В коконе утробно всхлипнуло, сдавленно застонало, грязная девичья пятка уперлась в поваленную сосну. Плотный мрак колыхался в такт с рваными движениями двух, отдавшихся страсти.

Поляша попятилась, отвернулась, не дождавшись, чтобы из-под шали вынырнули перевести дух. Заставить себя посмотреть, как расцветает румянец по щекам пришлой девки, как любовно жмется она к дружку своему, никчемному лесовому, не тому сыну, Поляша не смогла. Знала, что бросится на них, знала, что растерзает голыми руками, искромсает кинжалом, спрятанным под лохмотьями. Ничего ей это не стоило. Смерти не боится тот, кто уже умер, истек и затих, окаменел, застыл и сгнил. Над смертью потешается та, что истекла, но не затихла, охладела, но гнить и не думала.

Тепло сыновьего талисмана грело Поляшину грудь, пока она шла прочь от лосьей поляны, чужой страсти и неги. Во тьму и холод, в тишину и небыль. Туда, где ничего не болит, ничего не плачет, не страдает, не ждет, не тоскует.

— Куда пойдешь? Кого найдешь? Куда пойдешь? Кого найдешь? — не унимался голос.

Поля взвыла, бросилась к осиночке, притопленной с бочка в низине, с силой ударилась об ствол, заскребла по нему, зарычала.

— Куда пойдешь? Кого найдешь? Куда пойдешь? Кого найдешь?

— Прочь иди! Прочь! — шипела она, извиваясь. — Уходи, чего привязался? Пошел!

Голос нарастал, он уже заполнил всю голову и начал давить изнутри, готовясь прорваться, разнося в колчья все, что умерло, но не сгнило, будто в назидание.

— Куда пойдешь? Кого найдешь? — насмешничал голос. — Куда пойдешь? Кого найдешь?

Поляша прижалась лбом к шершавой коре, сделала вдох и принялась биться о ствол, все сильнее и сильнее, только бы прогнать голос, но тот не отставал.

— Куда пойдешь? Кого найдешь? Куда пойдешь? Кого найдешь?

— Уходи-и-и, — не помня себя, взвыла Поляша, забыв, что в сытом лесу нельзя кричать.

В ответ ей затрещали ветки, заскрипела палая хвоя, захлюпала болотина. Из глубины чащи, куда и хода нет человечьего, шел кто-то незваный, разбуженный, а потому злой. Нужно было бежать к поляне, просить защиты, голосить из последних сил, но Поляша только обняла осинку и закрыла глаза, наслаждаясь тишиной, — голос, испуганный гостем, притих и бубнил чуть слышно, будто издалека.

— Куда пойдешь? Кого найдешь?

— Уже пришла, — прошептала Поля. — Уже нашла.

Умереть — окончательно, без пути назад, — она не страшилась. Горько было, что сыночка не спасла. На той стороне они и повстречаются. Лес велик. Кто знает, вдруг и там он шумит кронами, ждет отмучившихся своих детей. Кто-то ломился через чащу, не жалея веток и покоя. Он был все ближе. Поля глубоко задышала, прогоняя страх. Ничего. Не страшно. Там уже горит костер. А у костра и Батюшка, и Аксинья, и все безумцы, что ушли к озеру, чтобы сгинуть там, и кабаниха с дедом своим, а скоро и Степушка придет. Тепло им будет, весело.

Знакомый человечий дух ударил в нос и заставил Поляшу открыть глаза. Пахло домом, лесовыми травами, пахло звериной шкурой, пахло кожей, пахло волком. Губы сами собой растянулись в улыбке. Не дух рассерженный идет к ней, не болотная тварь, не лесной зверь. Демьян спешит сквозь тьму. Вот так подарочек на ночь глядя. Чудесен лес в сытую ночь, все в нем возможно.

Тепло разлилось по обмершей груди. Под грязным саваном напряглась грудь, забытый жар растекся в животе, свел спину, растревожился, пробудил. Стонущая в коконе шали девка встала перед глазами. Поля легко отмахнулась от нее. Зависть растворилась, утихла злоба. Пусть забавится. Пусть учит не того сына простой науке. Пусть согреются неразумные кутята. Ночь темна, ночь сыта, зря, что ли, пролили кровь болотине — пусть всем станет горячо. Демьян был совсем близко, городская куртка мелькала между стволами, слышались шаги и сопение.

— Здравствуй, лесовой, — окликнула Поля, как прежде, когда встречала его с охоты, нагая и свежая, голодная до любви.

Демьян остановился в паре шагов. Поля ждала, что он ощерится, хищно ухмыльнется, хохотнет, мол, что стоишь тут, мертвая, болотника поджидаешь. И тут же бросится, сметет ее звериной своей силой, подомнет, вобьет в мох с лишайником, как было столько раз, что и не подсчитать. Но Демьян испуганно сжался, робко взмахнул слабой рукой и спросил не своим голосом: